Окрестности Петербурга. Из истории ижорской земли
Шрифт:
Что из себя представляли земли в нижнем течении Ижоры в середине XIII в., из письменных документов неизвестно. Отсутствуют и археологические данные о существовании здесь поселений того времени. Наиболее ранние средневековые находки, свидетельствующие о постоянной оседлости на побережье Невы, известные сейчас, могут быть датированы XIV в. Фрагменты средневековой красноглиняной керамики – стенки сосудов, обнаруженные в погребенной почве при раскопках у храма в Усть-Ижоре, – датируются широко: средневековым временем. Ближайшие к этому месту находки – остатки ижорских захоронений XII–XIII вв. с женскими украшениями и оружием – обнаружили в среднем течении Ижоры, как раз в Войскорове, в 15 км от Невы (Ижорский погост XV в.), где, вероятно, и находился один из современных Невской битве центров ижорского расселения в Приневье. Основная концентрация ижорских памятников той поры выявлена также по трассе
Рис. 23. Оружие ижорского воина в погребении. Фото автора
Нам неизвестны реальные сроки пребывания шведов в устье Ижоры. Можно предположить, что они появились здесь спустя 2–3 дня после того, как их заметила в Финском заливе морская стража Пелгусия. Расстояние от Новгорода до устья Ижоры по кратчайшему пути составляло около 130–140 км. Новгородским войскам, в состав которых, помимо конницы, вероятно, входила и пехота, требовалось несколько дней на сборы и не менее 3–4 дней на дорогу и встречу с ладожанами. Таким образом, к моменту прихода войск Александра шведы уже могли стоять здесь несколько суток.
План действий Александра, вероятно, основывался на оперативной ситуации, сложившейся к моменту прихода русских войск на Ижору. В.Т. Пашуто полагал, что большая часть шведских воинов оставалась на судах, так как здесь была временная остановка по пути на Ладогу, на берегу находились только знатные рыцари во главе с Биргером [Пашуто 1951, с. 86–87]. Открытые скандинавские суда того времени не имели палуб, а были прикрыты временными навесами-тентами. Они могли использоваться для ночлега, однако были не очень приспособлены для этого, поэтому при отсутствии особой необходимости ночевали на берегу. Следует учитывать также, что кратковременная остановка вряд ли требовала устройства укрепленного лагеря. Судя по всему, шведы не имели надежного боевого охранения и не были готовы к бою, что позволило русским войскам использовать фактор внезапности.
«И была сеча великая»
Битва началась в «шестом часу дни», то есть в 11 часов утра, видимо, с того, что русская конная дружина неожиданно обрушилась на шведский лагерь (рис. 24, 25,28 (см. с. III вклейки)). Князь Александр сразился с Биргером и тяжело ранил его копьем «наложи (ему) печать на лице острым своим копьем». Одновременно пеший отряд налетел на стоявшие у берега со спущенными сходнями шнеки, отрезав их от лагеря. Шведы, оказавшись в замешательстве, отступали к судам, стоявшим у мыса. Конная рать, увлекшись преследованием, напала на корабли. Конники врывались на опущенные с кораблей сходни [Пашуто 1951, с. 87].
Рис. 24. План-реконструкция хода Невской битвы по В.Т. Пашуто
Рис. 26. План-реконструкции хода Невской битвы по изданию «Сто великих битв»
В результате атаки дружины под началом Миши, как сообщается в «Повести», три шведских корабля были затоплены. Однако затонуть полностью в Ижоре и у берега Невы они вообще не могли из-за незначительных глубин – на поверхности в любом случае остались бы видны мачты. Это могло произойти только в Неве, на удалении от берега. Но суда, пришвартованные у берега путем посадки носовой части на мель, с трех сторон окруженные водой, представляют собой хорошо защищенную позицию, на которой можно успешно обороняться. При необходимости, в условиях опасности, они могли легко отчалить от берега, для чего достаточно было обрубить швартовочные канаты. Поэтому сообщение «Повести» об успешной атаке новгородцев на суда и затоплении трех из них может свидетельствовать о внезапности нападения и незначительных силах, защищавших их.
Сходни, использовавшиеся на таких судах, обычно делались небольшой ширины, достаточной для спуска одного человека, и имели значительную крутизну. Однако при перевозке
Рис. 27. Атака новгородцами шведов. Миниатюра Лицевого летописного свода сер. XVI в.
По мнению А.Н. Кирпичникова, битва на Неве, как и другие сражения эпохи средневековья, проходила в соответствии с тактическими правилами того времени. Войска, разделенные на отряды, построенные в эшелонированный боевой порядок, сходились и расходились волнообразно, сохраняя свой строй, способность к сближению, маневру и отходу [Кирпичников 1995, с. 27]. Это суждение поддержали и другие исследователи, считавшие, что битва проходила не как сплошное противоборство сражающихся воинских масс, а в форме столкновений, стычек, нападений отдельных отрядов [Шаскольский 1995, с. 21].
Согласно летописному сообщению, шведское войско понесло значительные потери: «множество много их паде…. а инии мнози язвьни быша…». Тем не менее, судя по описанию, шведы оставались на поле боя до поздней ночи: «…и в ту нощь не дождавше света понедельника посрамлени отеидоша». Перед этим они захоронили павших воинов («ископавше яму, вметаша в ню без числа»), а знатных увезли с собой («накладше корабля два вятших мужь преже себе пустиша и к морю») (рис. 30, см. с. IV вклейки). В «Повести» говорится: «… а трупы погибших своих набросали в корабли и потопили в море». В Псковской III летописи уточняется: «Немец накладоша две ямы, а добрых (знатных. – П. С.) накладоша два корабля; а заоутра побегоша» [ПСРЛ 2000, т. 5, вып. 2, с. 80]. Новгородская летопись также сообщает, что среди убитых были «воевода их именемь Спиридон, а инши говоряху, яко и пискупь убиень бысть ту же». Правда, в этом сообщении видится некоторая путаница, так как новгородского владыку, благословившего Александра перед походом, звали также Спиридоном.
По мнению ряда исследователей, речь идет «о десятках, а не о сотнях погибших» со шведской стороны [Кирпичников 1995, с. 26]. Есть и более конкретные оценки потерь: «На два корабля, надо полагать, погрузили не более 40 тел и почти столько же пометали в яму» [Хрусталев 2009, с. 247]. Если первая из этих цифр, вероятно, определялась вместимостью судов, то не ясно, как рассчитана вторая. Ограничения в первом случае определялись неудобством для движения кораблей. Но на них в спешке могли погрузить и большее количество павших воинов, с учетом, что суда сплавлялись вниз по течению. Если же суда предполагалось использовать как погребальные, как об этом говорится в Житии, то число положенных в них погибших воинов могло сильно увеличиться. Что касается погребенных на месте, то их должно было быть значительно больше. Это определялось соотношением между знатными и рядовыми воинами в войске. Если доверять сообщениям источников об общем ходе битвы и потерях шведов, оно могло доходить до нескольких сотен. Но в таком случае странным представляется упоминаемое в них число павших новгородцев и ладожан – всего 20 человек. Возможно, значительная разница в потерях объясняется тем, что шведов удалось застигнуть врасплох и они не были готовы к сражению, а также участием в битве союзных Новгороду финских племен, чьи потери были не известны летописцу. При любых оценках упоминаемое число павших новгородцев было невелико.
Все эти обстоятельства указывают на то, что битва, начавшаяся утром, не могла продолжаться до сумерек непрерывно, иначе расстановка сил должна была бы измениться и число погибших с русской стороны оказалось бы значительно большим. Возможно, после первого успеха наступление новгородцев было остановлено или шведские войска, оставив лагерь, отступили на другие позиции. Возможно также, что Александр, добившись внезапностью нанесения значительного урона противнику и его деморализации и не желая нести дальнейшие потери, отвел свои войска на безопасное расстояние, блокировав силы неприятеля с суши. В конечном счете, цель была достигнута: из-за внезапности нападения шведы понесли значительный урон и утратили веру в успех своего предприятия.