Окрестности сорока
Шрифт:
А потом - я ждал публикаций своих статей в научных журналах и интересных физических семинаров и конференций; заграничных командировок и возвращений из них домой, где встречала меня жена (не та подруга студенческих лет, а совсем не похожая на неё, спокойная и добрая женщина) и сын - толстощёкий мальчуган, характеризовавший себя, как: "Дрон - мальчик, сделан из кожи".
В детстве я, как и все, наверное, был счастлив перманентно - и в интервалах между ожидаемыми событиями, и в моменты их наступления. Однако, всё более и более отдаляясь от этой первой благословенной поры жизни, я стал замечать, что уже не ощущаю должного счастья при ожидании; и - даже, когда соответствующее событие,
Сталкиваясь с некоторыми житейскими трудностями, я стал задумываться над тем, что стоит ли вообще чего-нибудь ждать? Одним из первых, кто косвенно натолкнул меня на эту мысль, был мой парижский приятель Абрам - жизнерадостный (по крайней мере, с виду) физик-теоретик еврейской национальности, недавно приехавший из России. В коридоре Абрамовой квартиры к стене был приколот засаленный тетрадный лист с частично придуманными самим Абрамом, частично взятыми из Булгаковского "Мастера и Маргариты" словами:
"Ничего не жди,
Ни на кого не надейся,
Ни к кому не привязывайся,
Ничего ни у кого не проси, -
Придут и сами дадут".
Действительно, поведение Абрама в той или иной мере соответствовало этому девизу...
Другим толчком, побудившим меня несколько пересмотреть своё отношение к счастью, было наблюдение за бездомными бродягами. Во Франции эти оборванные и грязные люди - "клошары", как их называют, - часто сопровождаются собаками. Как мне объяснили (но я не очень этому верю), - полиция не может задерживать клошаров с собаками: присутствие мохнатых друзей переводит их в новый статус - охранников улиц.
Как-то раз, в Монпелье, - приморском городе на юге Франции, - в жаркий летний полдень, мне повстречался пожилой клошар, - немец, - сидящий на прохладном бортике бьющего ледяными струями фонтана. Рядом с ним, на подстилке, расположились немецкая овчарка и два симпатичных сереньких кролика. Если кто-то из прохожих останавливался посмотреть на животных, клошар объяснял, что он очень любит своих питомцев и собирает деньги на их пропитание. Многие французы держат дома разную живность, - и ему охотно давали по одному-двум франкам.
Другого подобного бродягу я видел в Париже. Это был шарманщик с двумя пушистыми жирными кошками, лежащими в плетёной корзине у его ног. Весёлая мелодия шарманки радовала слух, а её расписные бока и уютный вид кошек, - взгляд, - так, что один расчувствовавшийся прохожий даже всучил шарманщику пятидесятифранковую бумажку.
Эти двое нищих, да и многие другие бродяги, которых я встречал, и, которым, казалось, было уже особенно нечего ждать от жизни, имели, в большинстве своём, вполне довольный вид и, казалось, были счастливы в своих маленьких мирках...
Так, может быть, для счастья нужно совсем немного?
"Однако, я совсем распарился, - в д`yше стало уже невыносимо жарко. Надо вылезать!"
Вот так, уже в который раз, вопрос о счастье остался недодуманным...
Москва, 1994 г.
III.
"Катаклизм редко происходит без предшествующих ему явлений".
Раймон Радиге "Дьявол во плоти"
Уже полгода, как я жил в Монпелье, небольшом городе на юге Франции, расположенном неподалёку от Средиземного моря. Однако, за всё это время, мне ни разу не представился случай увидеть одну из главных местных достопримечательностей - Мас Мерик - имение семьи знаменитого художника Фредерика Базиля.
Как-то, моя подруга-француженка Элен рассказала мне по телефону, что у них в велосипедном клубе был пикник, как раз напротив Мас Мерик, и посоветовала мне посетить, при возможности, это место. Так во мне возбудилось окончательное и твёрдое желание взглянуть на имение Базилей. А, несколько позднее, в руки мне попал красочно оформленный каталог выставки этого художника, проводившейся примерно год назад в Монпелье. Книга эта позволила подготовиться к знакомству с Мас Мерик теоретически. В нёй я отыскал несколько фотографий усадьбы, а затем, на плане города, - её месторасположение, - как раз за кладбищем Сен-Лазар.
Часто вечерами я бегал трусцой вдоль высокой каменной ограды этого кладбища, находившегося недалеко от моего дома. За большим старым кладбищем примостилось новое, - маленькое, - где ещё было много свободного места. Параллельно новому кладбищу шла узенькая улочка. Однажды, как обычно, я бежал по ней... Справа от меня, за свежевыкрашенной металлической решёткой, тянулись кладбищенские склепы; слева (на другой стороне улочки) плыл серый каменный забор, а за ним - стройка. Вокруг - не души..., грустное место!
Уже темнело, и кладбище выглядело как-то зловеще. Его ворота давно уже были закрыты, а, значит, никого из посетителей там быть не могло. Однако, странное дело, - я приметил в полумраке, около одной из могил, сгорбленную фигуру человека, повёрнутую ко мне спиной. И мне показалось, что эта фигура пошевелилась... Я остановился и стал её разглядывать. Нет - она не двигалась. Это, наверное, - скульптура, - но какая странная!
Я пробежал ещё немного вперёд и очутился перед закрытыми большими металлическими воротами, которые и вели, как я узнал позднее, в Мас Мерик. Переведя там немного дух, я решил возвращаться. Пробегая снова мимо того места, откуда я видел загадочную фигуру, я бросил взгляд в её направлении. Она находилась там же, в неизменном положении. Это, точно, была скульптура.