Оксфордские страсти
Шрифт:
Вскоре пришел Джереми. Поначалу он оробел от грозной внешности профессора Уиверспуна, но после бокала вина несколько приободрился.
Вечер в Особняке прошел на славу. Мужчины беседовали. Шэрон помалкивала. В саду лишь пение птиц нарушало тишину и покой. Сумерки нахлынули, как легкое дыхание, принеся уют в старый дом, а там уже ночь поглотила новоустроенный холм вместе с гиацинтами Шэрон.
В холле – эстампы Джона Лича, его сцены из охотничьей жизни; в поместительной столовой кое-что поинтереснее. Высокие свечи в серебряных подсвечниках мерцали на столе, слабо освещая картины на стенах: вон Вламинк, вот пыльно-золотистый Редон,
Шэрон, Стивен, Генри и Джереми с бокалом портвейна в руках сидели и разговаривали на удобных стульях с высокой спинкой. Джереми был дружен с Боксбаумами, даже нередко заходил к ним без приглашения, иногда спрашивал, нет ли чего съедобного, и супруги охотно его подкармливали.
Ужин завершился, однако они все не вставали из-за стола, а раскованно беседовали, хотя ничего важного или серьезного не говорилось. Шэрон курила сигарету.
– Я вам так признателен, что вы меня привечаете, – сказал Джереми, взяв последний кусок овернского сыра «сент-агюр». – Я иногда сам готовлю, но результаты чудовищны. И моя вторая жена, та самая Полли Армитидж, которая сейчас пытается меня доконать, она тоже кошмарно готовила. У нее вечно будто не мясо было, а шпинат…
И он скорчил постную гримасу, чтобы показать, как плохо это сказывалось на его пищеварении.
– А шпинат что напоминал? – поинтересовался Стивен.
– О-о, ряску в пруду…
Шэрон спросила у Джереми про его первую жену.
– А-а, Джой Лэнгдон… точнее, Джой Сампшен, она была блистательна. Не будь я таким глупым в молодости – хотя я и по сей день не отличаюсь благоразумием, – не надо было расставаться с Джой. Но я решил, раз пишу триллеры, мне полагается быть безрассудным. Вообще-то нехорошо я себя повел. И вот, сами видите, до чего докатился!
– Да уж, до нашей деревушки. Вот ужас!..
Все рассмеялись, а Генри Уиверспун, подавшись вперед, спросил Джереми, зачем тот пишет триллеры.
– Трудно сказать… Платят хорошо. Даже очень. А мне, видно, нравятся не свои сильные ощущения.
– Ах, господи сохрани носки мои хлопчатобумажные… кому сегодня еще нужны сильные ощущения? Во всяком случае, не в моем возрасте. Писали бы, как Алан Силитоу, [12] про рабочий класс.
– Нет уж – я и без того рабочий класс.
12
Алан Силитоу (р. 1928) – английский писатель. Уже первый роман «В субботу вечером, в воскресенье утром» (1958) предопределил основное направление его творчества: изображение героев-рабочих, восстающих против рутины повседневного существования
– Оно и видно.
Джереми уставился в свою тарелку, чтобы не показать, как неприятна ему эта шпилька.
– А-а, вы уже провели расследование, – сказал он.
И, видимо, решили, что раз я женился на девушках, которых мочалил, я уж точно из рабочих… Средний класс сейчас вообще ни на ком не женится…
– Ах, какой консерватизм, – сказал Уиверспун. –
– Да, своей порядочностью и доблестью, – вставила Шэрон, решив вступиться за Джереми.
– Уж скорее своей порядочной наглостью и дуростью, – перебил ее Генри.
Джереми решил закурить.
– Но вы слишком обобщаете, Джереми, – мягко заметил Стивен. – И сейчас все женятся – ну, правда, и разводятся, конечно… Да вот, только сегодня утром в церкви кто-то поженился.
– Конечно, все на свадьбе такие разодетые, такие респектабельные – средний класс, да и только. Одни цилиндры чего стоят, и все такое прочее. – Тут уж Джереми не удержался, спросил у Генри: – А вы, профессор, специалист по вопросам брака? Сами-то были женаты?
– Нет, увы. Да и кто бы за меня пошел? Не передадите мне портвейну? Вот спасибо.
Джереми решил, что обязан отплатить хозяевам за ужин и их повеселить. Налив себе портвейну, он принялся изображать какого-то патера, сластолюбца-педофила. О патере последние месяцы в газетах только н писали: еще бы, его застали на месте преступления.
– О-о, педофилия, это ужасно, это так отвратительно!.. – визгливо верещал Джереми. – Мне самому всегда так стыдно. После обязательно все мою-мою, а то и горячую ванну приму. Но что поделаешь: мальчикам-то нравится. И потом, это им урок, воспитывает в них страх божий. К тому же, разве устоишь, а? Они ведь такие лапочки в своих белых одеждах, когда в хоре поют…
Ставен и Шэрон вежливо посмеивались.
– Ах, вот бы дойти до самого основания их религиозного чувства! – все верещал «патер». – Куда лучше быть «фундаменталистом», чем каким-то – вот жуть! – «педофилом»…
– Ах, Джереми, дорогой, это вы чересчур, – с обожанием сказала Шэрон.
– Да уж, дальше некуда, – кивнул Генри, на чьем лице читалось, что он про себя вновь молит бога спасти и сохранить его носки.
– Ну, во всяком случае, к нашему отцу Робину это не относится, – заговорил Джереми уже нормальным голосом. – Он-то из совсем другой колоды, мне кажется.
– Согласен, – кивнул Стивен. – Он, конечно, прекрасный пример истинного христианина.
– Я тут недавно узнал, – заметил Джереми, – что эта церковь стоит уже полторы тысячи лет. Неплохо, да?
– Правда? – Стивен подался вперед. – Ого, вот так образец стабильности!.. Полторы тысячи… А праздновать будут?
– Не думаю. А что, нужно?
– Надо бы что-то предпринять, нет?
– Церковь слишком бедная. – От напора Стивена даже Джереми растерялся.
– И слишком нелепая, – вставил Генри.
– Нет-нет, что-то обязательно надо будет устроить, – воскликнул Стивен, стукнув кулаком по левой ладони. – Такие вещи… такие, скажем, обстоятельства, так? – они очень важны, их нельзя не отметить.
– Боюсь, я все же атеист. – покачал головой Джереми.
– А я и вовсе еврей… И все равно: что-то надо бы придумать. Организовать.
Так и родилась идея устроить празднество.
К десяти вечера на юг Англии спустилась полутьма, смягченная опасливой луной над Ноулберри-парком и расплывчатой, похожей на стигмату звездой. Пенелопа Хопкинс проводила китаянок в свою спальню и теперь с наслаждением курила очередную сигарету и потягивала вино у задней двери. С нею была и ее жиличка Беттина Сквайр, которой в награду за принесенные вовремя макароны также досталось вино.