Оле Бинкоп
Шрифт:
Да ну вас с вашей машиной! Что за времена! Никакой радости у человека не осталось! Серно не захотел явиться в автошколу дурак дураком. Для начала он решил поупражняться дома. Но пятьдесят лошадиных сил многовато для начинающего. Он скромно начал с двух и решил прежде всего освоить управление.
В серый предрассветный час Серно уселся за баранку. Его тощая половина хлестнула запряженных лошадей. Н-но! Лошади взяли с места и потащили машину. Машина почему-то оставляла за собой глубокий
— Стой.
Серно принялся отыскивать тормозной рычаг. Рычаг представлялся ему в виде рукоятки, какую он знал из своей извозной практики. Найдя рукоятку, он покрутил ее. Одно из боковых стекол ушло в дверцу. Господи Иисусе! Уж не потому ли Рамш, его брат во Христе, так дешево продал им машину, что в ней заклинило тормоз!
Серно поднял с постели Эйзенхауэра, деревенского кузнеца. Кузнец показал ему, где находится ручной тормоз.
— С вас две марки пятьдесят пфеннигов за консультацию в нерабочее время.
— Как низко пали все люди, — причитала тощая фрау Серно. — Никто теперь и шагу не ступит из христианской любви к ближнему.
На другое утро супруги отважились еще затемно, по росе, выехать в запряженной машине на дорогу, а оттуда в поле.
Но может ли человек, будь он честнее честного или, наоборот, последний мошенник, затеять в Блюменау хоть какое-нибудь дело, чтобы народный полицейский Мартен о том не проведал?
Мартен возвращался с ночного дежурства. Он катил на велосипеде и вдруг увидел персональную автошколу Серно.
— Эй, хозяин, куда собрался?
Серно хмуро сидел за баранкой.
— Не к тебе.
Но и у Мартена после дежурства настроение было не ахти какое.
— Машина конфискована.
Хлопот полон рот, пока наконец Серно удалось вырваться из петли, ибо Мартен квалифицировал его поведение как пособничество при побеге.
И вообще далеко не все шло у Серно без сучка, без задоринки. Вслед за Германом Вейхельтом попросила расчет батрачка. Она устроилась в Майберге на фабрику фаянсовых изделий. Ну и времена! Батрачки выделывают нынче пустые горшки вместо того, чтобы наполнять их молоком и сливками.
— Сельское хозяйство гибнет на глазах! — бушевал Серно. — Флагами, собраниями и нахальством страну не прокормишь. Золотое времечко было при Гинденбурге. Тот знал толк в сельском хозяйстве и сам был помещиком!
Серно излил свое недовольство перед пастором. Пастор сослался на высказывания святых мужей.
— Терпите! Не пекитесь о земном! Позаботьтесь о душе своей!
Серно скорчил кислую мину. Странно ему слышать такие речи от сельского пастора. Разве у церкви нет своей земли?
— Представьте себе, нет!
Оказывается, пастор давно уже надумал отдать всю свою землю в кооператив. Заставил же
С тех пор Серно в церковь ни ногой. И снял с себя полномочия церковного старосты.
Его тощая супруга, вся в черном, по-прежнему исправно посещала воскресную службу и по всем вопросам советовалась с господом богом.
— Ну, я пошла к всевышнему, — заявляла она вдруг. — Ты стал далек от него, как я вижу. Последи за курицей в духовке.
Нет, Серно не желает иметь ничего общего с церковью, если сам пастор заделался пособником Оле. С таким же успехом можно сходить помолиться в красный уголок. Серно пребывал в разладе с самим собой, со всем светом и по этой причине забыл про воскресное жаркое.
Теперь каждое воскресенье в доме у Серно шум и перебранка. Словно господь бог тайком бежал со двора, чтобы принять участие в собрании коммунистов.
И как раз в эту пору Оле и Крюгер нанесли Серно визит.
— Ты хочешь вступить в кооператив?
— Кто это вам сказал?
— Ты сам. Мы слышали это на улице.
Значит, ослышались, Серно не желает состоять в одном кооперативе с предателем.
Карл Крюгер, закипая:
— Это кто же предатель?
— Пастор. — Серно опять нашел причину, которая мешает ему вступить в кооператив.
Время шло, и хозяйство у Серно понемногу выправилось. Главное, сыскался новый батрак. Дюжий парень, лицо все в оспинах, ворочает за двоих, и вообще, судя по всему, работник старого закала.
Все бы хорошо, если бы не одна закавыка, и довольно серьезная: батрак явился прямиком из тюрьмы. Он не поладил с последним хозяином из-за жалованья и пырнул его вилами. Забыл, должно быть, что на то существует профсоюз сельских и лесных рабочих. Вилы угодили крестьянину в мягкое место. Не очень-то приятно об этом слышать.
— А ты гонялся за ним с вилами? — осведомился Серно с любопытством и не без дрожи.
— Не-е, этот говнюк удрал от меня. А лучше было бы всадить вилы ему в брюхо. Жаль!
— Хо-хо-хо!
Хозяйство у Серно поправилось, он уплатил все налоги и поставки, начал даже кое-что откладывать, но за такой расцвет приходилось платить страхом и уступками.
По искони заведенному обычаю, супружеская чета обедала по воскресеньям в чистой горнице. А старшая работница и батрак, как и в будни, обедали на кухне. И вот, не успели подать жаркое, как на пороге появился новый батрак с раскрытым перочинным ножом. Серно юркнул за сервант. Жена его стала читать молитву. Отто ринулся на жареного гуся, вырезал у него обе ножки и скрылся.