Олег Рязанский
Шрифт:
— День добрый!
— Здравствуй, дедушка Антон, — певуче ответила Дарья и оборотилась к Васяте: — Вот, Василий Михайлович, кузнеца сыскала. Его кузня, что в роще за околицей, почти целой осталась, не обнаружили её осенью вороги и не разорили. Только кузнецов всех увели с собой.
— Не кузнецов, а молотобойцев. А кузнеца я сам к Олегу Ивановичу в Мещеру отпустил. Он? — Старик указал на Васяту.
— Он.
— Показывай.
Васята с недоумением взглянул на Дарью.
— Руку покажи. Дед Антон хоть и старый, но лучший
— Настоящим человеком? — с горечью закончил Васята и без лишних слов принялся разматывать холстины.
— Садись, дедушка, что же ты после такой дороги стоишь? — засуетилась смущённо Дарья.
Васята развернул руку. Дед долго рассматривал культю, потом принялся мять её сильными пальцами. Хмыкал, кивал в такт своим мыслям.
Наконец старик перестал мучить Васяту, словно нехотя выпустил его руку из цепких пальцев и спросил Дарью:
— Смолой-то заливала?
— Заливала.
— Кто надоумил?
— У боярина Михаила Васильевича костоправ при дружине знатный был, на весь Переяславль известный, а я глазастая. Он всегда смолу прикладывал, а если культя, то заливал, пока увечный в бесчувствии...
— Запомнила, значит?
Было непонятно, одобряет он или осуждает.
— Запомнила.
— Хорошая культя, — изрёк наконец кузнец. — Сделаю я тебе, парень, железный крюк. Или, если пожелаешь, голицу [39] . И будет тебе рука. Правда, крюк удобнее. Им что и поддеть при нужде можно. А голица-то так, одна видимость.
— Голицу делай! — сказала решительно Дарья.
— Крюк! — одновременно с ней произнёс Васята.
— Дело хозяйское, — твёрдо сказал старый кузнец. — Кому носить, тому и решать.
— А то и другое можно? — нерешительно спросила Дарья.
39
Голица — железная перчатка.
Дед подумал.
— Можно, — сказал он. — Пусть будет и крюк, и голица. Крюк для работы, голица для лепоты. Я её на деревяшку насажу, а деревяшку сделаю, чтобы на крюк накручивалась. Правда, — старик покачал головой задумчиво, — немного в сторону будет смотреть голица. — Он показал, как.
— Это ничего. Даже вроде как живая, — обрадовался Васята.
Дарья повела кузнеца к столу покормить. Стол она сколотила самолично сразу же, как сошёл снег. Когда потеплело, ели здесь, во дворе — уж больно надоело за зиму ютиться в тесном хлеву, превращённом в жильё.
Поев, старик неторопливо подчистил миску, чинно поблагодарил и сказал:
— Я слыхал, коза у тебя сохранилась. Так что платить мне будешь козьим молоком. Кружку в день. Не объем вас, ежели так положим?
— Что ты, дедушка! Да мы от себя оторвём...
— От
— Нет, дедушка.
— Он тебе кто? — громко спросил кузнец, указывая на Васяту, словно тот не мог слышать вопроса.
Дарья зарделась:
— Увечный... Я его нашла на Скорищевом поле после боя. Ночью пробралась мужа искать. Мужа убили. Его вот, еле живого, углядела. Дышал ещё, хотя крови вытекло...
— Получается, мужа потеряла, его нашла, — усмехнулся кузнец. — То дело божеское. — Потом задумчиво поскрёб в чахлой бородёнке и добавил: — Молотобойцев у меня нет. Так что, найдёныш, будешь эти дни за молотобойца. Молот тебе подберу такой, чтобы одной рукой смог управляться.
Старик собрался уходить.
— Подожди, дед, — остановила его Дарья. — Ещё одно дело у меня к тебе. Я старый котёл, что в бане стоял, отыскала. Он давно прохудился, прогорел. Покойный муж заменил его, новый поставил, а этот спрятал в сарае на всякий случай. Новый-то грабители выломали и унесли. Погляди, может, сумеешь залатать?
Кузнец осматривал старый медный котёл так же долго и тщательно, как и Васятину культю.
Заключение было коротким:
— Сделаю. Только за труд мне — первую баньку!
Котёл кузнец залатал за один день. Сам же с помощью Васяты и вмазал его в печь, занимающую добрую половину баньки. Протопили после полудня, и дед долго, с кряхтеньем, слышным даже во дворе, мылся и хлестал себя веником из еловых лап. Вышел румяный, ясноглазый, вроде даже помолодевший, потом долго лежал, попивая взвар из сушёных, с осени запасённых Дарьей лесных ягод.
Вечером, протопив баню ещё раз, пошёл мыться Васята.
Две лучины у самой двери слабо освещали заполненное свежим паром помещение. Васята сел, разделся, управляясь ловко одной рукой, и уже собрался было лезть на первый полок, — было их в этой баньке аж целых три! — как услыхал за спиной какой-то стук.
Он обернулся, и в тусклом свете лучин увидел в дверях Дарью в длинной до пят сорочице. Сердце бешено заколотилось. Дарья сделала шаг вперёд и сказала вдруг осипшим голосом:
— Как же ты собирался одной рукой спину себе тереть?
Вся её фигура в парном мареве, казалось, колышется, то приближаясь, то удаляясь. Волосы — то потаённое, что никому, кроме мужа, не должна показывать русская женщина, были распущены по плечам и падали привольной волной. Васята почувствовал, как его мужское естество вдруг ожило. Он в растерянности прикрылся еловым веником. Тогда Дарья дёрнула завязку у горла, сорочица распахнулась, скользнула с покатых, с ямочками плеч и упала к её ногам...
Крюк с голицей и деревянной болванкой были готовы, как пообещал кузнец, через десять дней. Но изнывающий от нетерпения Васята не мог надеть «руку» — не было шорника, чтобы сшить хитрые, придуманные кузнецом ремни и лямки, которые должны были крепиться к обрубку.