Олег Рязанский
Шрифт:
— А когда ты его вызволишь? — быстро спросила Алёна.
— Вот родишь, я поеду в третий раз в Москву. Уже по монастырям поезжу подмосковным.
— А чего ждать-то? — возмутилась Пригода. — Или я одна не справлюсь?
— Справишься. Только мне так спокойнее будет. И Степана хочу сразу порадовать счастливой вестью.
— Так зачем ты нам эти сокровища вывалил? — не поняла Пригода.
— Говорю же, надо решить, где жить и где дом покупать.
— В Твери! — сказала Алёна.
— В деревне, — одновременно с нею выпалила Пригода.
Девушки поглядели друг на друга и рассмеялись.
— Вы
— В первый раз разошлись, — уклончиво ответила Пригода. — Мне бы хотелось, чтоб как в Пажиновке! — мечтательно пояснила она. — Три самых счастливых дня...
— Четыре, — уточнила Алёна. — Только разве может быть Пажиновка без Степана?
— Зато маленькому в деревне будет лучше. Вон какой дым стоит по утрам в городе. И помои тверичи в Волгу сливают, вонища! — Пригода брезгливо сморщила нос.
Спорили долго. В конце концов решили, что Юшка присмотрит недалеко от города укромную деревеньку.
— Ты у нас должна как боярыня жить! — твёрдо сказал он, вспомнив слова вдовы Семёна Мелика.
В конце августа начались схватки. Повитуху приглядели загодя в соседнем селе. Юшка помчался звать. Пригода с помощью дворовой девки принялась носить воду, поставила два котла на печь.
Алёна лежала в горнице. Кусая губы, сдерживала рвущиеся стоны и молилась.
С приходом повитухи она перестала сдерживаться и закричала в голос. Повитуха только приговаривала: «Крича, милая, кричи, болезная!» И суетилась, гоняя Пригоду за водой и тряпками...
Новорождённый появился на свет Божий под утро. Повитуха показала его Алёне и, счастливо улыбаясь, сообщила: «Мальчик!»
Алёна, собрав последние силы, потянулась, погладила головку, счастливо улыбнулась, прошептала: «Стёпка...» — и потеряла сознание.
Умерла она к вечеру от потери крови: огромный, чуть ли не десяти фунтов весом ребёнок разорвал ей всё... и теперь кричал непрерывно, требуя есть. Пригода рыдала над быстро остывающим телом подруги...
А в ста поприщах от дома, где только что совершились два великих таинства — рождение и смерть, — под могучим придорожным дубом отдыхал монах, старец Софоний, в миру Степан, отпущенный настоятелем монастыря на север Руси, в Великий Новгород, куда не дошли монголы, для поиска и переписывания божественных книг, буде таковые найдутся.
Глава сорок вторая
К осени 1381 года из Орды стали поступать тревожные сведения: в окружении хана Тохтамыша, уже не скрываясь, говорили о походе на Русь. Всё чаще два двора — московский и рязанский — сносились: ездили гонцы, бояре, когда к грамоте надо было добавить что-то на словах.
Великая княгиня Ефросинья, не забывшая, как восторженно смотрела на княжича Фёдора дочь Дмитрия Ивановича, быстро сообразила, как можно использовать всё это в своих целях. Она упросила Олега Ивановича послать в Москву Фёдора, благо подвернулся удобный предлог: поздравить князя Владимира Андреевича Серпуховского с рождением дочери.
Фёдор принял поручение отца с радостью. Москву он никогда не видел, было любопытно поглядеть: разговоров о каменном кремле он наслушался за последние годы более чем достаточно. Московский великокняжеский двор представлялся ему более молодым и весёлым по сравнению с рязанским. Вот если бы ещё исхитриться
— Я говорила тебе! — не преминула попенять мужу великая княгиня, узнав о согласии Фёдора. — А ты сомневался.
Олег Иванович только посмеивался. Неужели Фрося думает, что восхищение тринадцатилетней девочки может пересилить любовь зрелой красивой женщины? И не просто женщины, а Дарьиной дочери.
Почему ему думалось, что любовь Марьи должна быть какой-то особой? Хотя бурные ночи в сарае за четверть века стёрлись в памяти, помнилось только, как заснул однажды стороживший Васята.
Фёдор вернулся из Москвы весёлый, с гостинцами и для матери, и для Марьи. Смеялся, раскладывая подарки, приговаривая:
— Ничего у них нет такого, чего бы у нас не было. А жуковинье ихнее с нашим не сравнить, им ещё сто лет учиться!
Олег Иванович догадался о подарке для Марьи и, улучив минутку, спросил сына на следующий день:
— Довольна?
За столом великая княгиня не утерпела, стала расспрашивать, как там Софья Дмитриевна поживает.
На третий день праздничное пирование переместилось из Москвы в Серпухов. Именно здесь, в Серпухове, с его вольностью провинциального городка, Фёдор провёл с Софьей почти целый день.
За прошедшее лето она заметно вытянулась, обогнав мать, и очень похорошела.
Видимо, северная кровь далёких предков, женившихся гораздо реже южных князей на половецких знойных красавицах, взяла своё: выросла Софья голубоглазой, белолицей, златовласой. Было в её лице нечто, разительно отличавшееся от цветущей, по земному прекрасной Марьи: утончённость, унаследованная от десятков поколений изнеженных, холёных княгинь. Может, если поставить Софью рядом с Марьей, она бы и проиграла в яркости, броскости, но зато выиграла бы в одухотворённости: таилось в её лице что-то загадочное и потому влекущее к себе.
Много разговаривали обо всём и ни о чём. Пожалуй, никогда Фёдор не был ни с кем так разговорчив. И всё, что говорила Софья, было умно и к месту. Может, вправду имя накладывает свою властную печать на человека: София — мудрость.
Ефросинья продолжала плести свои кружева. Зимой Фёдор несколько раз ездил под разными предлогами в Москву. Возвратившись, спешил к Марье, бросался в её объятия, как в омут, словно спасаясь от наваждения. На какое-то время помогало. Но вскоре он будто ненароком забегал к матери, заводил разговор о Дмитриевых детях. Мать про себя ликовала, но беседовала с сыном чинно, выслушивала вопросы, отвечала, как могла, о поездках в Москву не упоминала. Однако при случае убеждала мужа послать сына в соседнее княжество.
Олег Иванович давно раскусил несложную игру жены, но виду не подавал. Вечерами, когда был твёрдо уверен, что Ефросинья на женской половине, посмеивался с Епифаном над её хитростями.
Однако частые поездки Фёдора в Москву привели к совершенно непредсказуемым последствиям...
— Батюшка, мне надо с тобой поговорить, — сказал Фёдор, улучив минутку, когда великий князь был один.
— Приходи в библиотеку.
— Без Епифана, батюшка.
Великий князь с любопытством глянул на сына. Что скрывается за этими словами? Вроде между сыном и боярином никогда не было вражды. Фёдор боярина уважал. Епифан парня любил, как сына.