Олег Рязанский
Шрифт:
Смех был ответом на эту речь. И тогда перед удивлёнными москвичами предстали два улыбающихся юных князя, верхами, в полном воинском русском уборе. Народ узнал сыновей князя Дмитрия Константиновича Нижегородского, Василия и Симеона. Они заверили москвичей: хан действительно не желает простому люду зла и готов простить всё, что произошло под стенами кремля, если ему откроют ворота и позволят поговорить с начальными людьми миром. Больше того, дали клятву и целовали на том крест, что хан сдержит слово и не станет никому мстить.
Осаждённые
Совещались в большой палате великокняжеского терема. На совете появились пять седобородых бояр, коих на стенах Степан не видел, два иерея и келарь монастыря. Пришли несколько выделенных князем Остеем сотников. Из простых людей пригласили: суконщика Адама, показавшего себя героем при защите Флоровских ворот, — он застрелил мурзу из самострела, — и кузнеца Никиту. Его Степан приметил в первый же день на стене: распоряжался уверенно и умно, и народ его слушался.
Бояре призывали довериться хану, положившись на клятву христианских князей. Келарь молчал, только чётки белого рыбьего зуба постукивали в его пальцах. Зато иереи убеждали поверить князьям и хану, сдать крепость и тем самым спасти кремль, красу и гордость Московского княжества, от уничтожения. Князь Остей, как был в закоптелом доспехе, примостился на ступенях возвышения, не решаясь сесть на престол, внимательно слушал каждого.
Чем дольше длилось совещание, тем напористей говорили бояре. Один из них, самый молодой, хотя и в его бороде обильно проступала седина, договорился до того, что обвинил Остея в самовольстве: мол, великий князь Дмитрий Иванович ему защищать город не поручал, а оставил московских бояр своими наместниками.
— То-то я вас на стенах не видел, почтенные. — Степан не вытерпел.
— А ты молчи! — вдруг вмешался келарь. — Забыл, что пострижен! Ни рясы под броней, ни подряска! Монастырь своим видом богомерзким позоришь. Весь в кровище на совет пришёл!
— Так ведь басурманская-то кровь, святой отец! — заметил кузнец.
— Кто ему дозволил рясу скинуть, где она?
— Ты его ещё спроси, святой отец, почему он на стене в шишаке, а не в скуфейке ходит! — Кузнец не унимался.
— Не о том разговор ведёте, други, — заговорил самый старый из бояр. — Надо нам хану ответ давать.
Спорили до хрипоты. Когда Степану показалось, что князь Остей склоняется к принятию предложения ордынцев, он не выдержал:
— Не верь ордынцам, князь! Ты ещё молод, а я на меже десять лет провёл да полтора года в плену мыкался. Нехристям христианина обмануть — самое любезное дело, за доблесть считается! Неужели ты не понимаешь, князь, что уловка эта от бессилия — понял хан: не возьмёт он детинец!
— Вот видите! — вдруг закричал младший из бояр. — Детинец! А мы говорим кремль! Проговорился ты, монах! Ты из Рязани. Засланный! Твой князь ордынцам броды через Оку, нам в тыл ведущие, показал!
— Дурак ты, боярин, хоть и до седин дожил. Где ты был, когда
Он махнул рукой и вышел из палаты. Во дворе его перехватила Лукерья. Степан не поверил своим глазам — принаряженная, нарумяненная, сочные губы алеют, чёрные брови вразлёт прорезают высокий чистый лоб — и когда только умудрилась привести себя в порядок?
— Не послушали тебя недоумки?
— Я же сказал — убирайся!
— Нужно тебе за Москву, за предавшего тебя Дмитрия голову класть? Он-то сбежал...
— Молчи!
Но не так-то просто было заставить Лукерью замолчать.
— Бежим! — зашептала она. — Я знаю тайный ход. У Водовзводной башни. Мне Нечай показал, перед тем как ушёл из кремля...
— Что же ты с ним не ушла? — не думая, что этим вопросом вступает в разговор с предательницей, спросил Степан.
— Тебя, нелепого, нескладного, но любимого, узрела в тот день на стене — нешто не понятно?
— Уйди!
— Бежим!
— Я ненавижу тебя!
— Вот и ладно — ненависть лучше безразличия. — Лукерья улыбнулась и потянулась к Степану всем телом. — Ну, ударь, побей — но бежим!
Степан властно отстранил Лукерью, поднял руку — теперь это был старец Софоний, начертил в воздухе святой крест, сказал:
— Бог тебя простит, женщина! — и твёрдыми шагами пошёл к узкой каменной лестнице, ведущей на стену...
На следующий день под неумолчный звон кремлёвских колоколов отворились главные ворота. Князь Остей в сопровождении пяти бояр, двух иереев и толпы именитых горожан вышел навстречу ордынским вельможам с дарами.
На заборалах башни, в подвале которой он совсем недавно сидел, ожидая суда великого князя, а затем писал свою бессмертную песнь, стоял Степан, одетый в чёрную монашескую рясу, и глядел с высоты на разворачивающееся перед ним действо отстранённо и скорбно.
Он смотрел, как из-за толпы ордынских вельмож и военачальников выдвинулись отборные нукеры с обнажёнными саблями в руках, ещё дальше появились конные воины. Что-то происходило не так, не похоже было на торжественную, мирную сдачу непобеждённой крепости.
Догадка сверкнула молнией.
Обман! Предательство!
Степан глянул вниз. Князь Остей уже вышел из ворот и медленно, степенно шествовал навстречу ордынским вельможам.
Что делать?
Ещё есть время! Ещё можно побежать по стенам к наречной стороне, к знакомой Водовзводной башне, к тайному ходу, выбраться из крепости, переплыть реку, скрыться в проулках сожжённой Ордынки, сбросить рясу и отправиться по Руси искать Алёну, Юшку, Пригоду, вернуться в мир!