Оленин, машину!
Шрифт:
— Наслышан уже, Оленин, какую ты заваруху устроил в тылу пехотного батальона, который на японский укрепрайон наступал, — сказал он. — Что, впервые на передке оказался? Помню твоё личное дело: ты, конечно, мужик справный и бравый, фронтовых дорог с 41-го много повидал. Но в боях не участвовал же, так?
Я едва не ляпнул, что прежде приходилось, даже десантно-штурмовой ротой командовал совсем недавно. Пришлось воспоминания отставить на задний план. Не хочется, чтобы нынешние командиры меня в дурку определили. Желательно бы ещё с Зиночкой свидеться, да не один раз.
— Так точно, товарищ замполит. Не доводилось.
Михмих прищурился, глядя
— Вот это-то и странно. Вроде не участвовал, а как лихо с японцами разделался!
«Интересно, откуда он знает? Неужели Миха успел разболтать?» — подумал, но Михмих тут же сам пояснил:
— Докладывал нам тут капитан Артём Багрянов — командир пулемётно-пехотного батальона на УР. Знаком тебе?
— Так точно!
— Ты им крепко помог со своим военкором. Они после твоего сообщения почти роту японцев взяли в плен. Те решили, что нарвались в наших тылах на резервный батальон, представляешь? Такого шороху ты там навёл, Оленин! — рассмеялся майор. — Может, даже ходатайствовать будет о твоём награждении.
Я лишь скромно улыбнулся. Мол, бывает.
— А ты, оказывается, не так прост, старшина, каким казаться хочешь, — погрозил мне Михмих пальцем. И вроде бы сделал это в шутку, но глаза серьёзными остались. Я подумал, что надо бы поменьше своими «талантами блистать». Вести себя скромнее. Правда, в той ситуации как иначе-то было поступить? Кверху лапками и сдаться? Так японцы пленных не жалуют — они им без надобности. Глотки бы нам с Михой перерезали и поминай, как звали.
— Завтра утром, в семь ноль-ноль, поедешь в штаб полка, Грушевой снова просил тебя к нему откомандировать. Может, его будешь возить, а может… Ну, Арсентий Гаврилович уже согласился, так что бывай, Оленин! — Михмих встал, пожал мне руку. Я развернулся по-строевому и вышел.
Снова захотелось с Зиночкой повидаться. Когда снова-то доведётся встретиться? Пришёл в блиндаж, который скоро придётся оставить насовсем, задумался: нехорошо ведь идти к девушке с пустыми руками. Проблема в том, что я смогу ей подарить, чем порадовать? Она же на складе сидит и при желании может заполучить любую вещь, да хоть отрез настоящего японского шёлка! Тут меня стукнуло в голову: в самом деле, а где бы такой достать? Или хотя бы китайский, разницы-то ведь нет никакой. Это в моём недавнем настоящем запросто можно нарваться на подделку, поскольку умельцы из Поднебесной намостырились не то что шёлк — даже космические корабли подделывать. А здесь, в далёком прошлом, китайцы могут гордиться и шёлком, и фарфором, и…
— Лёха, здоров! — обрадовался мне Серёга Лопухин, будто год не виделись.
Я крепко пожал его руку.
— Ну, как съездил? Слыхал, с приключениями? — подмигнул сослуживец.
— Да было маленько, — уклонился я от прямого ответа. — Слушай, я тут в гости собрался к одной известной тебе особе.
— Так-так? — заинтересовался Серёга.
— Вот думаю, чем одарить.
— Есть за что? — подмигнул рядовой с намёком.
— Много будешь знать — плохо станешь спать, — серьёзно ответил я.
— Понял, — ответил Лопухин, но лыбу тянуть не перестал. — Так а чего нужно?
— Да сам не знаю. У неё всё есть. Я тут подумал: может, шёлковый отрез где найти? Война кончится, она себе платье пошьёт.
Серёга задумчиво почесал макушку под пилоткой.
— Насчёт шёлка не знаю, а вот у Гогадзе, слыхал, есть чай.
— Грузинский, что ли? — усмехнулся я, памятуя о том, что даже в советские времена на первом месте стоял всегда индийский,
— Ну почему грузинский? — поднял брови Серёга. — Настоящий, китайский.
— И где он его надыбал?
— Махнул не глядя, — подмигнул Лопухин.
— На что?
— На тушёнку, кажется. Ты знаешь, у Гогадзе две страсти — хороший чай и холодное оружие. Он же настоящий грузин. Любит всё острое и сверкающее.
— Так-так, — настроение у меня поднялось. — Как думаешь, оценит? — и я вытащил из вещмешка штык-нож, который прихватил у поверженного мной японского солдата. Снял с «Арисаки», разумеется. Саму винтовку бросил, а эту деталь забрал на всякий случай. Вот он, кажется, и представился.
— Ого, — изумился Лёха, беря в руки штык-нож и рассматривая. — Где отхватил?
— У одного японца попросил. Вежливо, — пошутил я.
— И он после твоей вежливости случайно умер, да?
— Сердечный приступ. От радости, — продолжил балагурить я. — Как думаешь, Гогадзе оценит?
— Уверен! — заверил меня Лопухин.
Закрыв штык-нож в тряпицу, я сунул его за ремень и пошёл искать нашего штабного деятеля, как между собой порой называли Гогадзе. По пути всё пытался вспомнить, как его зовут. Память Оленина подсказала: Николоз, а отчество — Заурович. Правда, молод он ещё, чтоб по имени-отчеству величать, всего-то парню 24 лет. Но вот как-то он сумел себя поставить, что к нему порой даже офицеры обращаются так. Правда, на русский манер. Я решил грузина удивить. Когда нашёл его около штабной палатки, протянул руку и сказал:
— Гамарджоба, генацвале Николоз Заурович! — и притом улыбнулся совершенно искренне.
Гогадзе расцвёл в широкой белозубой улыбке.
Я не стал его томить, сразу перешёл к делу. Сказал, что мне нужен хороший китайский чай.
— Откуда знаешь? — удивился Николоз.
— Птичка начирикала, — усмехнулся я.
— Вай, какая хитрая птичка! — усмехнулся грузин в свои густые и чёрные (а-ля товарищ Сталин, разумеется), усы. — Что ж, пойдём, посмотрим, что у меня есть.
Я не стал ходить вокруг да около. Прямо сказал Гогадзе, что денег у меня за чай нет, продуктов тоже. Вот есть японский штык-нож от винтовки «Арисака». Был добыт сегодня в честном бою. У Николоза глаза засверкали при виде вражеского оружия. Он зацокал языком, рассматривая предмет, крутил-вертел его в пальцах, разве на зуб не попробовал. Хотя мне показалось: стоит уйти, как непременно так сделает.
— Что ты за него хочешь? — спросил Гогадзе, явно волнуясь. Решил, видимо, что я заломлю непомерную цену. Ну, а мне-то и надо было: штуки три пачек чая. Грузин обрадовался, как ребёнок, и сунул мне четыре. Я поблагодарил его, крепко пожал руку на прощание и оставил с новой игрушкой. Сам же поспешил к Зиночке.
На полпути к складу дорогу мне перегородил «родственник» моей зазнобы, лейтенант Лепёхин.
Глава 24
На полпути к складу дорогу мне перегородил «родственник» моей зазнобы, лейтенант Лепёхин. Высокий, ладно скроенный, он стоял, скрестив руки на груди, словно на параде, но глаза его выдавали глухое напряжение. Смотрел он на меня не то чтобы зло, скорее, с какой-то наигранной серьёзностью, как будто всё уже решил для себя, а меня просто призывал к ответу. Видимо, давно уже решил, что перед ним — простой водила, пусть даже из СМЕРШ, но ему-то какая разница? Ведь он офицер, а я всего лишь сержантский состав.