Оленья кавалерия. Очерки о русских первопроходцах
Шрифт:
Жизнь Охотска с самого начала оказалась перманентной войной. Часть эвенов соглашалась платить меховую дань, те же, кто отказывался, считались «немирными» и становились целью казачьих набегов. У первопроходцев быстро выработалась своя тактика – летом они старались не воевать, заготавливая рыбу и продукты, а в набеги на «немирные» и «неясчаные» кочевья эвенов ходили зимой на оленьих нартах или собачьих упряжках.
Смысл этой постоянной войны был простой и очевидный – драгоценный мех! В русских документах той эпохи цель военных походов описывается откровенно и без затей: «Чтоб они, тунгусы, старую дурость покинули и дали бы от себя государю ясак без бою…»
С середины XVII столетия район Охотского
По мере подчинения окрестных племён сбор соболей в Охотске рос, превышая две тысячи драгоценных шкурок ежегодно – в два раза больше, чем собиралось во всех острогах на Колыме и Индигирке. Сам по себе «ясак», налог мехами на местных «тунгусов», был вроде бы невелик, всего три-четыре шкурки на каждого взрослого мужчину в год. Но проблемы начинались при приёме дани в «государеву казну» – казаки в Охотске старались засчитывать в качестве уплаченного «ясака» только самые качественные и дорогие меха, оценивавшиеся по максимальной цене в 10 рублей (стоимость хорошего дома в Москве той эпохи) за одну шкурку. Естественно, это вело к постоянным конфликтам с таёжными охотниками.
«Из того походу русских людей в живых никого не осталося…»
Однако все бунты «тунгусов» против первопроходцев, даже большие, заканчивались поражениями. Так было, пока у мятежников не появился авторитетный и хитрый вождь – в русских документах той эпохи он носит имя «Зелемей Ковырин», один из двенадцати сыновей «князца Ковыри», убитого ещё в 1649 году «из пищали до смерти промышленным человеком Федулкой Абакумовым».
Хотя русские власти и наказали убийцу, Зелемей не простил смерти отца. Его месть документы той эпохи описали подробно. Много лет мститель исправно платил «ясак», считаясь в Охотске «лучшим человеком», главой мирного рода. И вот 3 декабря 1666 года Зелемей «с товарыщи» приехал в острог с тревожной вестью – якобы на берегах реки Охоты появились «неясачные тунгусы и ясачных людей в шатость призывают». По словам Зелемея, злоумышленники не только агитируют эвенов не платить дань, но и собираются напасть на русский караван, когда он на исходе зимы повезёт в Якутск собранную в Охотске «соболиную казну», меховую дань.
Фёдор Пущин, в то время «Ламский прикасчик», то есть глава Охотского острога, поверил рассказу «лучшего человека» Зелемея. В поход против описанных Зелемеем мятежников отправили большой русский отряд – полсотни «служилых и промышленных людей» во главе с Потапом Мухоплевым. Потап был «якутским казаком», его отца много лет назад сослали из Томска на берега Лены за участие в бунте.
В декабре 1666 года отряд Мухоплева вместе с Зелемеем ушёл на собачьих упряжках вверх по реке Охоте. «И тех всех служилых и промышленных людей побили, а как, того подлинно в Охотском остроге не ведомо, потому что из того походу русских людей в живых никого не осталося…» – записано в донесении, отправленном в том году из Охотска в Якутск.
Разгром отряда в полсотни человек – крупная битва по меркам той эпохи для дальневосточного Севера. Для эвенов-«тунгусов» это был небывалый военный успех, сразу превративший Зелемея Ковырина в самого авторитетного на берегу Охотского моря «сонинга», как называли военного вождя в диалекте приморских эвенов.
Позднее русские власти в Охотске
«А как де на Охоте русских людей изведём…»
«Возмутившийся умом» Зелемей не собирался ограничивать свою месть лишь отдельным, пусть и большим успехом. Он задумал свержение всей русской власти на берегах Охотского моря.
Своих посланцев мятежник отправил ко всем родам эвенов, даже к тем, которые кочевали в верховьях приполярной Колымы и Алазеи. Сын убитого «князца Ковыри» оказался хорошим психологом, он убеждал соплеменников, что там, далеко на Западе за Якутском, вовсе нет никакой большой России, многолюдством которой эвенов пугали хозяева Охотского острога. «Вы глупые люди, русского языка не знаете, а русские ж люди нас обманывают, сказывают нам, мол, ждут в Охотцкой острог на перемену всё больше людей, но больше людей в Охотцком остроге не бывало…» – так передают русские архивные записи агитационные речи Зелемея перед соплеменниками.
У первопроходцев к тому времени уже были свои сторонники и шпионы среди «тунгусов-ламутов», эвенских племён Охотского побережья. Благодаря им раскрылись и политические планы Зелемея: «А как де на Охоте русских людей изведём, то и по иным рекам всех русских людей переведём, а впредь для береженья и опасу своего призовём к себе богдойских людей…»
«Богдойскими людьми» в XVII веке русские первопроходцы называли обитавших южнее Амура маньчжуров, имевших свою развитую государственность и боеспособную для той эпохи армию с огнестрельным оружием. Первобытный вождь Зелемей оказался грамотным «геополитиком» – хотя реки Охота и Амур разделены полутора тысячью вёрст тайги и горных хребтов, но племена маньчжуров являются дальними сородичами эвенов, их языки соотносятся друг с другом примерно как русский и польский. Так что Зелемей и правивший в Пекине великий маньчжурский император Канси, хоть и с трудом, но смогли бы понять друг друга без переводчика.
Именно император Канси Сюанье, глава стремительно росшей маньчжурской империи, требовал у попавших на Амур русских первопроходцев «побыстрее вернуться в Якутск, который и должен служить границей…» Вождь северных эвенов Зелемей явно знал о боях русских казаков и маньчжурских войск в Приамурье. Именно маньчжуры сформировали современную границу Китая, и увенчайся успехом план Зелемея Ковырина с «призванием богдойских людей» на реку Охоту, то вполне вероятно, что северная граница КНР могла бы сегодня проходить где-то у истоков Колымы…
«Днём и ночью на ружье лежим…»
С февраля 1666 года Охотский острог оказался в осаде «немирных тунгусов». Однако не все эвены хотели воевать с русскими, и Фёдор Пущин, главный «прикасчик» на берегах Охотского моря, сумел отправить через них в Якутск послание с просьбой о помощи.
«Ныне нас в Охотцком острожке, дряхлых и цынжалых, всех числом тридцать человек, а острог гораздо ветх, и за малолюдством по лес сходить и острог починить и корму на себя добыть никак не суметь, потому что тунгусы не выпустят, днём и ночью на ружье лежим…» – писал Пущин в Охотск. У обманутого Зелемеем «прикасчика» явно был литературный талант, его надрывное «днём и ночью на ружье лежим» даже сквозь столетия ярко передаёт отчаяние защитников острога.