Оленья кавалерия. Очерки о русских первопроходцах
Шрифт:
Всадники на оленях не стремились штурмовать деревянную крепость, неприступную их каменным топорам и костяным стрелам, но крепко заперли горстку казаков в его стенах. Зелемей не хотел штурмовать острог и потому, что за его частоколом, среди семидесяти аманатов-заложников, казаки держали и одного из его братьев. Трёх заложников Фёдор Пущин приказал повесить, как сказано в его послании якутскому воеводе: «Чтоб на то смотря, воры не воровали, к острогу не приступали, служилых людей не побивали…»
Но «прикасчик» мог не только красноречиво умолять о помощи или вешать заложников – защищая Охотский острог, он проявил немало смекалки. Как пишут старинные документы, Пущин «поделал многие деревянные пушки». Чтобы отпугнуть всадников на оленях, гарнизон
«Конечно, надобно, чтоб пришло в Охотцкой острог самое малое полтораста человек, а добро бы и больше… А ныне на милость Божию уповаем и, чая выручки, ожидаем как тебе воеводе Бог по сердцу положит», – умолял Пущин якутского воеводу в записке, переданной через верных «тунгусов».
Воеводой в Якутске в то время был Иван Голенищев-Кутузов, предок знаменитого фельдмаршала, победителя Наполеона. Первобытный Зелемей Ковырин, конечно, не был Бонапартом, но тоже являлся опасным противником. И якутский Кутузов действовал решительно – спустя несколько суток по получении на Лене просьбы о помощи из Охотска к берегу «Ламского моря» спешно отправился отряд в полсотни казаков во главе с Артемием Петриловским.
Выбор командира для экстренного похода не был случайным – Петриловский, родной племянник Ерофея Хабарова, раньше сражался с войсками маньчжурского императора на Амуре. Опытный воин, он имел свои счёты к маньчжурам, убившим немало его боевых товарищей, и горел желанием поквитаться с теми «тунгусами», кто бунтовал против русских, уповая на поддержку «богдойских людей».
Племянник Хабарова против сына Ковыри
Петриловский совершил невозможное – полторы тысячи вёрст извилистого таёжного пути из Якутска в Охотск преодолел за пятьдесят суток. Учтя способность Зелемея готовить неожиданные засады, всю дорогу треть казаков постоянно шли «в ертауле», то есть с заряженными ружьями и в полной боевой готовности. Остальным приходилось надрываться, тянуть бечевой лодки против течения горных рек или нести припасы сквозь тайгу. «Наспех днём и ночью поспешением радели» – напишет позднее племянник Хабарова в своём отчете о походе к Охотскому морю.
26 августа 1666 года отряд Петриловского достиг устья реки Охоты. Спустя несколько недель прибыл и второй русский отряд, посланный из Якутска вслед за племянником Хабарова. Всего у Охотского острога собралось почти 130 хорошо вооружённых первопроходцев – настоящая армия по первобытным меркам дальневосточного Севера.
Неожиданное появление столь крупных русских сил вызвало распад сколоченной хитрыми речами Зелемея хрупкой коалиции эвенских родов. Первобытные охотники, понимая бесперспективность сражения с многочисленными ружьями и стальными саблями казаков, поспешили прочь от острога. Скрывшись в тайге, главы мятежных родов один за другим стали сообщать в Охотск, что вновь готовы исправно платить «ясак», налог драгоценными соболями. «А которые ясашные люди были в измене, в винах своих бьют челом…» – с удовлетворением писал спасённый Фёдор Пущин в новом послании в Якутск.
Далёкий маньчжурский император так и не пришёл на помощь Зелемею Ковырину. Во-первых, маньчжуров в то время куда больше интересовали не северные соболя, а драгоценные шелка южного Китая. Во-вторых, на Амуре всё еще стояли русские остроги – первопроходцы оказались слишком сильным противником даже для маньчжуров, давно знакомых с порохом и хорошо оснащённых стальным оружием.
Кроме трёх повешенных Пущиным заложников, никому из участников мятежа Зелемея Ковырина за смерть полусотни русских больше не мстили. И вовсе не потому что власть московского царя была столь гуманной, а по простой материальной причине – массовые убийства
Простили даже Зелемея «со всем родом своим». Спрятавшийся от русских главный мятежник тоже прислал в Охотск из таёжной глуши соболиную дань и следующие годы мирно пас своих оленей. Вплоть до нового мятежа, вспыхнувшего 12 лет спустя…
Глава 4. Битва за Ламское море: «Горячее вино для государевой службы»
Жизнь и смерть в первом русском поселении на берегу Тихого океана
Три с половиной века назад Охотский острог на побережье одноимённого моря стал главным источником драгоценных соболей для российского государства, а жизнь первопроходцев и эвенов-«тунгусов» возле «Ламского моря-окияна» стала чередой столкновений и примирений. О войне и мире, о жизни и смерти в первом русском поселении на берегу Тихого океана продолжится наш рассказ…
«Кортомные девки»
Спустя два десятилетия после первого появления русских на тихоокеанском побережье за частоколом Охотского острога сложилась своя особенная жизнь. Сюда, один за другим, приходили отряды первопроходцев. Исключительно мужчины – первые русские женщины здесь появятся только на исходе XVII столетия. Естественно, у мужчин, вынужденных годами жить на диком берегу «Ламского моря», возникал вопрос о противоположном поле.
Первые две женщины, поселившиеся в Охотском остроге, были пленницами, привезенными сюда еще отрядом Василия Пояркова, возвращавшимся с Амура (об этой одиссее будет рассказано в следующей главе). На берегу «Ламского» моря амурские дамы прижились и вышли замуж за «служивых людей» Фёдора Яковлева и Ждана Власова – те даже специально возили их из Охотска в Якутск, чтобы крестить и официально оформить брачные отношения. Архивные документы той эпохи сохранили для нас сведения об этих русско-тунгусских семьях, впервые возникших на берегу Тихого океана.
Всю эпоху первопроходцев, весь XVII век Охотск прожил без церкви и собственного священника. Зато в остроге нередко гостили «тунгусские» шаманы, а военные походы против «немирных тунгусов» доставляли в острог новых пленниц – на языке первопроходцев захваченные в бою женщины назывались «ясырками» или «бабами погромными». Нередко казаки и просто покупали девушек у окрестных эвенов.
Однако женщин в Охотске всегда было гораздо меньше, чем мужчин, и такой дисбаланс рождал конфликты и кипящие страсти. Так ещё в 1652 году командир острога Семён Епишев доносил в Якутск о том, как из Охотска сбежало «пять баб погромного ясыря». Проблема была значительной, ведь за стенами острога из-за этого едва не случилось побоище – семь казаков, Степан Кирилов, Патрикей Герасимов, Василий Елистратов, Иван Суря, Максим Григорьев, Афанасий Курбатов и Андрей Терентьев, оставшись без женской ласки, попытались отнять у своего сослуживца, казака Давыда Титова, «бабу тунгусскую именем Мунтя», которую тот купил у эвенов за внушительную сумму в 10 рублей серебром.
Со временем в Охотске эпохи первопроходцев сложилась особенная практика временной аренды женщин. Служилые люди прибывали сюда в «государеву службу» на три-четыре года. И если за это время они не умирали от болезней или не погибали от стрел «немирных тунгусов», то возвращались в Якутск и другие сибирские города. Покупать «ясырку» было дорого, поэтому очередные казаки охотского гарнизона просто арендовали на три года девушек у окрестных эвенов – первобытные охотники считали такую сделку выгодной, ведь за слабую женщину, которую будут кормить другие, а потом ещё и вернут, можно было получить железный нож… На языке XVII века такие временные казачьи жёны назывались «кортомными» или «кортомленными девками», от древнерусского слова «кортомный», то есть арендованный.