Ольга Калашникова: «Крепостная любовь» Пушкина
Шрифт:
«Жизнь моя в П<етер>Б<урге> ни то ни сё, — откровенничал Пушкин в письме П. В. Нащокину в конце февраля 1833 года. — Заботы о жизни мешают мне скучать. Но нет у меня досуга, [без<заботной> <?>] вольной холостой жизни, необходимой для писателя. Кружусь в свете, жена моя в большой моде — всё это требует денег, деньги достаются мне через труды, а труды требуют уединения.
Вот как располагаю я моим будущим. Летом после родов жены, отправляю её в калужскую деревню к сёстрам, а сам съезжу в Нижний, да может быть в Астрахань. Мимоходом увидимся и наговоримся до сыта. Путешествие нужно мне нравственно и физически» (XV, 50–51).
Во время путешествия поэт намеревался собирать в Поволжье и на Урале материалы, касающиеся крестьянского бунта, который потряс Россию более полувека назад. Особенно его интересовали свидетельства уцелевших очевидцев. Он трудился над «Историей Пугачёва» и задумал роман о тех событиях.
Пушкинская жена благополучно разрешилась от бремени 6 июля [177] . Удостоверившись в этом, получив дозволение императора и завершив самые неотложные дела,
177
Родился мальчик, Александр. Ранее, 19 мая 1832 года, на свет появилась Мария Пушкина.
До Москвы поэта сопровождал Сергей Александрович Соболевский, или «Калибан», короткий приятель. А в Нижнем Новгороде, куда Пушкин, по жаре, приехал 2 сентября 1833 года, к нему — в качестве камердинера — присоединился Гаврила Калашников, вытребованный из имения. Когда миновали Казань и Симбирск, барин уже жалел о своём поспешном распоряжении. «Вообрази себе, — возмущался он в письме супруге от 19 сентября из Оренбурга, — тон московского канцеляриста, глуп, говорлив, через день пьян, ест мои холодные, дорожные рябчики, пьёт мою мадеру, портит мои книги и по станциям называет меня то графом, то генералом. Бесит меня, да и только» (XV, 81) [178] .Дорожные проказы Гаврилы, вероятно, были замечены и нижегородскими губернскими властями [179] .
178
Поздней осенью Александр Пушкин — опять уступая просьбам «известной» ему и нам особы — решился было взять мужика в свой петербургский дом, но из этой затеи не вышло ничего путного. «При выезде моём из Москвы, — рассказал поэт П. В. Нащокину 24 ноября, — Гаврила мой так был пьян и так меня взбесил, что я велел ему слезть с козел и оставил его на большой дороге в слезах и в истерике; но это всё на меня не подействовало…» (XV, 96).Безутешный, брошенный на произвол судьбы Гаврила Калашников поплёлся обратно, достиг владений П. В. Нащокина, где и завалился на лестнице спать. Позднее он вернулся в Болдино.
179
Попов П. С.Пушкин под надзором в Нижегородской губернии // Пушкин в Болдине. Горький, 1937. С. 109; Документы-2. С. 329.
Завершив — и довольно удачно — «археографическую» программу поездки, поэт повернул назад и направился в Болдино. Вечером 1 октября, на Покров, он прибыл в имение родителей. «При сём уведомляю Вашу Милость, — доложил по горячим следам Михайла Калашников Сергею Львовичу Пушкину, — что Александр Сергеевич изволил приехать 1-го октября нечаянно» [180] .
А через несколько дней, 13-го числа, перебравшаяся из Петербурга в сельцо Михайловское Н. О. Пушкина поделилась новостью о приезде сына Александра в Болдино с О. С. Павлищевой. К этому сообщению Надежда Осиповна прибавила, что туда, в Нижегородскую губернию, они с мужем «только что отправили нового Управителя, дабы заместить Мишеля» [181] .
180
Цит. по: Тархова-4. С.97–98.
181
Фамильные бумаги-1. С. 182. Письмо написано в бытность Н. О. Пушкиной в селе Тригорском.
Субституция вступала в решающую стадию. Свергать с болдинского престола Михайлу Калашникова, которого Сергей Львович, уже не миндальничая, называл «негодяем» [182] , двинулся Иосиф Матвеевич Пеньковский. В кармане моложавого белорусского дворянина лежало «верющее письмо», позволявшее ему распоряжаться всеми делами [183] …
Глава шестая
УНЫЛАЯ ПОРА
182
Там же. С. 160 (письмо C. Л. Пушкина к сыну Льву от 7 июня 1833 года).
183
Щёголев.С. 230–232; Документы-2. С. 326–327. Доверенность была составлена «чиновником 5-го класса и кавалером» С. Л. Пушкиным в Новоржевском уездном суде 25 сентября 1833 года.
Где время то?..
«Вот уж неделю как я в Болдине, — отчитывался поэт перед madame Pouchkine8 октября 1833 года, — привожу в порядок мои записки о Пут<ачёве>, а стихи пока ещё спят» (XV, 85).
В первые дни месяца он, полагаем, побывал на сельском кладбище [184] ; провёл деловые и нравоучительные беседы с Михайлой Калашниковым; свиделся и с его дочерью. Откладывать давно назревшую развязку, творить в напряжённом ожидании тягостного момента Пушкину не хотелось. Короткая аудиенция с привкусом мелодрамы прошла, скорее всего, вполне пристойно. Коллежская советница Ольга Ключарёва (намедни похоронившая второго ребёнка и снова бывшая в обременении) получила от коллежского советника Александра Пушкина — как говорится, за всё про всё — солидную пачку ассигнаций [185] . (Такую
184
Ср.: «Пушкин приходил на могилу сына каждый раз, когда оказывался в Болдине» (Аринштейн. С.86). Скорее всего, так оно и было — тем более что кладбище, как гласит приведённый выше (в главе третьей) архивный документ, находилось рядом с усадьбой.
185
Перед отъездом в путешествие Александр Пушкин взял взаймы у петербургского книготорговца И. Т. Лисенкова три тысячи рублей. Вероятно, Ольге поэт отдал значительную часть именно этих денег. К ним он мог добавить и 500 оброчных рублей, полученных по приезде в село от Михайлы Калашникова.
186
В дальнейшем Ольга к Пушкину уже не обращалась — так обычно сообщается во всевозможных комментариях. Точнее, на наш взгляд, говорить о том, что поэт больше не получал писем непосредственно от Ключарёвой.
А вскоре на поэта, у которого камень с души свалился, «нашла дурь»; он «расписался» и в итоге за 40 дней сочинил «пропасть всякой всячины» (XV, 81, 87, 89) [187] .Очень плодотворными стали для него две-три недели октября — время ненастья, уходящей красы и спокойствия. В постели или за столом, после утреннего «кофея» (XV, 89),работа спорилась.
И мысли в голове волнуются в отваге, И рифмы лёгкие навстречу им бегут, И пальцы просятся к перу, перо к бумаге, Минута — и стихи свободно потекут187
Среди написанного им во вторую болдинскую осень — поэмы «Анджело» и «Медный всадник», повесть «Пиковая дама», «Сказка о мёртвой царевне и о семи богатырях», стихотворения «Осень (Отрывок)» («Октябрь уж наступил…»), «Колокольчики звенят…» и др. Сергачский земский исправник С. П. Званцов, осуществлявший тогда секретное наблюдение за поэтом, доносил нижегородскому губернатору: «…Означенный г. Пушкин <…> во всё время проживания его, как известно мне, занимался единственно только одним сочинением, ни к кому к соседям не ездил и к себе никого не принимал…» [Цит. по: Тархова-4.С. 111.]
Тогда-то Пушкин и написал (или, что в данном случае несущественно, дописал) «Сказку о рыбаке и рыбке», свой третий по счёту опыт в фольклорном жанре. В конце черновой рукописи имеется авторская помета: «14 окт<ября> 1833 Болдино…» (III, 1089).Сказка была опубликована в 1835 году в майском номере петербургского журнала «Библиотека для чтения» и затем вошла в четвёртую часть «Стихотворений Александра Пушкина» (1835).
Публика читала и не подозревала, что эта небывальщина имеет отношение к частной жизни именитого сочинителя.
Среди русских народных сказок есть отдалённо напоминающие пушкинскую. Однако литературным источником «Сказки о рыбаке и рыбке» является, как установлено, иноземная «Сказка о рыбаке и его жене» («Vom Fischer und seiner Frau») — из сборника братьев Гримм «Детские и семейные сказки» («Kinder und Hausm"archen»), который был напечатан в 1812–1814 годах [188] . Смеем надеяться, что пушкинское сочинение читателям памятно; поэтому нам надлежит вкратце познакомить их только со сказкой померанского происхождения [189] .
188
Азадовский М. К.Источники сказок Пушкина // Пушкин: Временник Пушкинской комиссии. Вып. 1. М.; Л., 1936. С. 137–143. В библиотеке А. С. Пушкина имелось французское издание 1830 года.
189
Мы пользуемся самым полным и почти дословным (что важно) переводом, который сделал лектор Харьковского университета Г. Ю. Ирмер для книги Н. Ф. Сумцова «А. С. Пушкин. Исследования» (Харьков, 1900). Цит. по: Сказки Александра Сергеевича Пушкина. С приложением их главных источников, в том числе пушкинских записей народных сказок, рисунками поэта, ставшими иллюстрациями при содействии художника Георгия Юдина, а также пояснительным очерком Валентина Непомнящего. М.,1999. С. 151–158.
Начало её таково:
«Жили-были рыбак и его жена; они жили вместе в дрянной лачужке у самого моря. Рыбак ходил каждый день туда и удил рыбу. Так он однажды сидел за ужением и всё смотрел в блестящую воду, и он сидел да сидел.
Вдруг глубоко погрузилась в воду его удочка, и когда он стал её вытаскивать, то выволок большую камбалу. Тогда сказала ему камбала: „Слушай-ка, рыбак, прошу тебя, отпусти меня на волю, я не настоящая камбала, я заколдованный принц. Какая польза будет тебе умертвить меня? Я ведь тебе не по вкусу прийдуся: брось же меня лучше опять в воду, снова плавать“. — „Ну, — сказал человек, — тебе и не надо тратить столько слов; камбалу, умеющую говорить, я бы и без того, конечно, отпустил плавать“. С этими словами он отпустил её в блестящую воду опять, и пошла камбала на дно, оставив за собою длинную кровяную полосу. Рыбак же встал и пошёл к своей жене в лачужку.