Ольга Калашникова: «Крепостная любовь» Пушкина
Шрифт:
В начале двадцатых чисел октября 1833 года в село Болдино пожаловало возмездие — в облике Иосифа Матвеевича Пеньковского. В данной ему от Сергея Львовича Пушкина доверенности, среди прочего, значилось: «…Прошу вас, означенное моё имение принять в полное ваше распоряжение и хозяйственное управление, и буде случится по означенному моему имению дела, то по оным иметь хождение, следующие прошения, объявления, и всякого рода бумаги от имени моего за вашим вместо моего рукоприкладством, во все Присутственные Места и лицам подавать.<…> От управляющего в селе Болдине крепостного жены моей человека Михайлы Калашникова принять всё в своё ведомство по имеющимся у него книгам и документам, и буде имеются наличные из моих доходов деньги, то оные тотчас от него приняв, доставить ко мне. <…> Словом, прошу вас по этому имению действовать и распоряжаться так, как бы я сам лично, собираемые с оного доходы доставлять ко мне, и что вы к пользе моей, и к выгоде имения моего учините, во всём верю и впредь спорить и прекословить не буду» [198] .
198
Щёголев.C. 231;
Внезапный приезд вновь назначенного управляющего стал для большинства селян событием эпохальным, а для одной фамилии — почитай апокалиптическим. Выбил он из колеи и поэта. Установлено, что «в эти дни ритм работы Пушкина нарушается» [199] ; вдобавок его одолевает «хандра» (XV, 87–88).Однако скоро Александр Пушкин, отказавшись вникать в склочные подробности переходного периода, вернулся к любимым занятиям. (Чудно, но факт: в его длинных болдинских письмах жене нет ни единого слова об отрешении Михайлы Калашникова от должности.) Лишь изредка он отвлекался от сочинительства и без вдохновения играл роль верховного арбитра в состязании двух наместников, старого и свежеиспечённого [200] .
199
Абрамович.C. 435. Исследовательница предположила, что причиной тому был разговор Александра Пушкина «с исправником Званцовым, из которого поэт понял, что за ним учреждён полицейский надзор» (там же). Приезд же И. М. Пеньковского в имение С. Л. Абрамович отнесла (вслед за П. Е. Щёголевым) к «последним дням октября» (там же. С. 461), что едва ли верно, ибо новый управляющий выехал в Болдино из Острова (города в Псковской губернии) 11-го или 12-го числа. Сомневаемся, что торопившийся И. М. Пеньковский находился в дороге более двух недель. И ещё: 1 ноября 1833 года Н. О. Пушкина писала дочери о «смене правления» в Болдине как о свершившемся факте (Фамильные бумаги-1. С. 184). Возможно, родители поэта уже успели получить оттуда (от И. М. Пеньковского?) какие-то известия.
200
В сельской баталии вздумал принять заочное участие и Сергей Львович. «Я написал Александру, который находится в Болдине, — поведал он 21 октября 1833 года О. С. Павлищевой. — Если он прочтёт моё письмо, то, быть может, приложит старания, чтобы эти господа возможно скорее покончили между собой»[Фамильные бумаги-1. С. 184.]. Александр Пушкин что-то ответил родителю 6 ноября (XV, 93).К месту сообщим, что у поэта возникла тогда и другая закавыка: появилась призрачная надежда выкупить у наследников В. Л. Пушкина (умершего в 1830 году) половину Болдина. Он даже вступил в переговоры, вёл их долго, но безуспешно. В 1835 году эта часть имения была продана с аукциона постороннему лицу.
Иосиф Пеньковский официально вступил в должность 1 ноября 1833 года [201] и по-молодецки взялся за дело: устранил прежнего бурмистра; завёл новенькую памятную тетрадь; досматривал магазины; считал четверти и рубли с копейками; слал депеши и деньги в Петербург; изучал «шнуровые книги» [202] и изобличал упирающегося соперника в упущениях и корыстолюбии. Добавила масла в огонь и поданная «батюшке Александру Сергеивичу» жалоба болдинских крестьян, где было занумеровано 11 смертных грехов Михайлы Иванова (XV, 91–92).Пушкин принял всё это (и прочее) к сведению, выслушал вполслуха и патетические опровержения Калашникова, однако ничью сторону так и не взял и решительного вердикта не вынес. «Я не могу довериться ни Михайле, ни Пеньковскому, ибо знаю первого и не знаю второго», — объяснил он (позднее и по-французски) свою нейтральную позицию в письме П. А. Осиповой (XV, 179, 330).Поэт допускал, что ставленник Сергея Львовича, с виду бравый, может оказаться калифом на час.
201
Летописи ГЛМ. Пушкин. С. 156.
202
Там же. С. 119.
Перечить отцу Пушкин не собирался. Но в своих владениях сын Сергея Львовича был вправе распоряжаться единолично. И, пораскинув умом, сверившись с сердцем, он склонился к соломонову решению: перевёл Михайлу Калашникова на «второе положение» [203] и назначил временным управляющим в принадлежащую ему, Александру Пушкину, часть деревни Кистенёво. «Пеньковский, — резюмировал П. Е. Щёголев, — должен был с ним считаться» [204] . При этом горемычный Михайла с домочадцами могли по-прежнему жительствовать в Болдине, в былом достоинстве, а окончательное определение их судьбы откладывалось на будущее.
203
Щёголев.С. 110.
204
Там же.
Помещик, таким образом, de jureпровозгласил в Болдине двоевластие,которое de factoявлялось паллиативом, отдаляющим крах Калашниковых (но не имения).
«Разбитое корыто» пока было лишь грозной строкой пушкинского черновика.
9 ноября 1833 года поэт оставил унылое Болдино на попечение дуумвирата. Ольге всё-таки удалось попрощаться с Александром Пушкиным и заодно упросить его взять с собой Гаврилу. Чем это для enfant terrible [205] кончилось, уже рассказано.
205
Сорванца (фр.).
Глава
ГОД ПЕЧАЛИ И ВЗДОХОВ
Слезами скорби платишь ты…
Вслед за поэтом в ноябре 1833 года покинули Болдино два других персонажа нашей повести. Павел Степанович Ключарёв, получив от разбогатевшей Ольги крохотное пособие, бросился искать счастья в Москве и застрял там [206] . Михайла же Иванов, пытаясь перезаложить кистенёвских крестьян Александра Пушкина, отправился сначала в Нижний Новгород, а оттуда также в Первопрестольную. «Управитель твой приехал, бумагу выправил, — сообщил П. В. Нащокин приятелю в конце месяца, — а денег опять не дадут…» (XV, 97).К концу второй декады декабря Калашников уже добрался до села, где застал жену Вассу в критическом положении. «Старуха моя <…> так худа толки что жива и ноги распухли до поясницы и всё вдоль идёт что Бог даст не знаем», — собственноручно писал Михайла 19 декабря 1833 года барину Александру Сергеевичу. В том же письме он передал Пушкину поклон от своей дочери (XV, 100).
206
1 января 1834 года И. М. Пеньковский сообщил С. Л. Пушкину, что муж Ольги Ключарёвой всё ещё находится в Москве (Летописи ГЛМ. Пушкин. С. 123).
Потом пришёл год 1834-й, который оказался для Калашниковых по-настоящему чёрным, годиной «печали и вздохов» (Ис., 51, 11).
«Титулярная советница из дворян» быстро нашла применение ассигнациям, полученным от Александра Пушкина. 9 января она, с некоторых пор остро нуждавшаяся в прислуге, приобрела за 400 рублей «крестьянскую жёнку вдову Стефаниду Мартынову с дочерью ея Анною Даниловою и с сыном незаконноприжитым Алексеем Козьминым». Купчую вместо Ольги подмахнул брат, Гаврила Калашников, возвратившийся (увы, на щите) из златоглавой столицы. В те же сроки Ольга Михайлова Ключарёва купила — и снова на своё имя — одноэтажный пятистенный домик в Лукоянове, на берегу речки Теши [207] . На мужа она окончательно махнула рукой.
207
Куприянова.С. 136. «Купчая крепость» налом утрачена, однако в реестре дел Лукояновского уездного суда имеется регистрационная запись об этой сделке. Домик Ольги Ключарёвой сохранился; после наводнения 1927 года его перенесли с берега Теши на квартал выше; современный адрес строения: улица Коммуны, 7 (Борисова Н. А.«Крепостная любовь» поэта // Пушкин на пороге XXI века: Провинциальный контекст. Вып. 2. Арзамас, 2000. С. 32, 34).
А Вассе Калашниковой было уже не до благополучия дочери: после Рождества она вконец сдала и медленно уходила. В январе Михайла оповестил Пушкиных, что его Бавкида находится «на смертном одре» (XV, 104).Но ещё два месяца Ольгина мать маялась и отмучилась лишь в марте, во дни Великого поста. «…Моя старуха в сей жизни молила Бога и в вышней обители тоже будеть молить за вас, — писал Михайла Калашников Александру Пушкину, — мы лишились сего марта 11 числа; я, дочь и сын молили за ваше здравия Бога, естли бы вашей руки помощи не было то и нечем бы было и предать земли…» (XV, 118–119).Выходит, что и похороны усопшей были оплачены из пушкинских денег.
Вскоре после сороковин, в конце апреля или начале мая 1834 года, Ольга Ключарёва родила сына Николая [208] . Однако и третий её ребёнок умер в младенчестве: спустя три месяца, 3 августа, в метрической книге болдинской Успенской церкви была сделана запись о его смерти [209] .
Сверх того, Ольга лишилась звания помещицы Горбатовского уезда. Вернувшийся несолоно хлебавши из Москвы Ключарев узнал, что Новинки утрачены, проданы с аукциона. После бурных семейных сцен Павел Степанович сбежал в Лукоянов, где поступил на какую-то неказистую службу [210] .
208
«Я от правился в Нижней, оставил дочь свою при последних часах родить, — сообщал Михайла Александру Пушкину 2 мая 1834 года из Нижнего Новгорода, — и не знаю что с ней случится на одного Бога надежда, теперь матери нет и ненакова надеится» (XV, 138).Из другого источника выясняется, что Калашников уехал из Болдина 27 апреля.
209
Куприянова.С. 134.
210
Там же. С. 135. В записи в церковной метрической книге о смерти младенца Николая Ключарёва его отец упомянут как «проживающий в означенном селе Болдине» (там же. C. 134). Видимо, титулярный советник П. С. Ключарёв перебрался в уездный город в конце лета или осенью 1834 года.
Земля уходила у отца с дочерью из-под ног, но они крепились, надеялись сохранить свою власть в имении. И залётному дворянину Иосифу Пеньковскому дружина Калашниковых дала отчаянное сражение.
В многомесячной схватке противники не гнушались никакими средствами. К примеру, И. М. Пеньковский страдал болезнью глаз — и, ухватившись за это, Калашников стал уверять Александра Пушкина, будто «опекун ничего не видить» (XV, 104).Иосиф Матвеевич не остался в долгу и отписал Сергею Львовичу, что Михайла «проводит время приятное после потери своей жены» [211] . Размен подобными наветами не прекращался.
211
Летописи ГЛМ. Пушкин. С. 152.