Ольга, лесная княгиня

Дворецкая Елизавета Алексеевна

Каждая ссора приводила к оскорблениям:

– Ваши деды у наших в холопах ходили!

– А мы вашими детьми еще торговать будем!

За этим нередко следовали драки.

Дружина Ингвара только высадилась после возвращения из похода и еще находилась на пристани Подола. В ней было немало новых людей, появившихся уже после уличского похода и жаждущих такой же славы и добычи. Казалось бы, после долгого путешествия к порогам им следовало идти в баню да отдыхать, но нет. Только прослышав, что-де «жиды хазарские покушались на деревлянскую

дань», молодые кмети осознали, что в их отсутствие Киев был в опасности.

Старики никуда не годны, а князь ворогов покрывает!

Ингвар вернулся с Горы недовольный: князь сказал ему, что дело решено, возмещения выплачены, ворошить старое незачем.

Мальфрид не сумела успокоить брата.

Как тут успокоишься, если старый волк Свенгельд стерпел, что у него из-под носа воруют добро, которое они вместе добыли в походе! В тот год на Деревлянь Ингвар ходил еще отроком; тогда было положено начало его славе, и посягательство на его плоды он воспринял как тяжкое оскорбление.

– Бей хазарских гадов! – орали возле лодей. – Покажем, как на наше добро пасть разевать!

Народ на пристани смеялся и подбадривал.

Когда Ингвар вернулся, толпа повалила к Козарам – кмети и всякий люд вперемешку. Купцы, заслышав шум и поняв, что это по их головы, немедленно закрыли ворота. Из дружинных домов бежали, одеваясь на ходу, «хазарские варяги» – причем часть из них в это время оказалась снаружи и теперь пробиралась в толпе нападающих, не зная, как попасть к своим.

– А ну, расступись, нам наших жидов спасать! – орал Плишка Щербина, за которым пробивались его два побрательника – савар по прозвищу Шкуродер и варяг Бьярки Кривой.

Эти трое первыми ввязались в драку перед воротами Манара – что было для них делом привычным. Ингваровы кмети приволокли с пристани бревно и стали лупить им в створки. Голоса из толпы предлагали поджечь, но кричавших унимали: в одном месте загорится, весь город снесет. К тому же кметей грела мысль о накопленных купцами богатствах – никто не хотел, чтобы они погибли в огне заодно с хозяевами.

В это время подоспела княжья дружина с самим Олегом во главе.

Он сидел на рослом жеребце под богатым хазарским седлом – из подарков, в шлеме и кольчуге, вооруженный длинным копьем, с рейнским мечом на боку. Вид у него под железным ободом шлема стал грозный и суровый – сразу сделался как-то заметнее его высокий рост и мощное сложение. Олег Моровлянин был добрый и дружелюбный человек, и в такие мгновения для многих становилось неприятным открытием, что злить его все-таки не стоит.

А Ингвар его разозлил.

Мальчишка не понимает, что такое Киев, хоть и живет здесь уже восемь лет!

Поляне, и варяги, и хазары, и кого только нет, и все друг на друга имеют длинный старый зуб. Город вспыхнет, как пук соломы, от любой искры. А от Киева, раздираемого враждой, никому нет никакого толку! Только дай здесь слабину – и поднимутся сперва деревляне, потом радимичи, да и уличи не замедлят.

Власть над Русской землей имеет смысл, только если в ней мир, способствующий торговле и всеобщему обогащению. Если Ингвару больше нравится ходить в походы и брать

добычу – прекрасно, Олег и сам был рад найти занятие здоровому мужику, с которым все равно не мог расстаться. Жить на положении заложника удобно ребенку, но не мужчине восемнадцати лет.

И вот, вернувшись в Киев, он и здесь ведет себя, как в завоеванной стране!

Однако Олег не хотел смертоубийства посреди собственного стольного города.

Его кмети подоспели как раз тогда, когда Ингваровы «ребята» вынесли ворота и ворвались во двор усадьбы. Кипела драка между ними и хозяйскими варягами, но по большей части без железа: в ход шли кулаки, палки, древки, даже дрова из разбросанной поленницы.

Все здесь были слишком хорошо знакомы между собой и в мирное время постоянно вместе пили.

Кстати, учитывая это, хазары уже не первый год просили у Олега разрешения нанимать охрану из своих, но на это князь мудро согласия не давал.

Уже взломали две-три клети; не занятые дракой вовсю тащили что нашли: полотно, шкуры, катили бочонки меда, волокли головы воска.

Более дорогие товары хранились у Манара в доме. Скотина была на лугу, но где-то уже поймали челядинок: раздавался женский визг…

Княжеские кмети пришли на помощь хозяйским: разогнав щитами и древками копий толпу перед воротами, напали на буянов сзади.

Били рукоятями топоров, а иной раз и обухами, теснили щитами, отделяя от оборонявшихся и выгоняя прочь. Сам Олег подъехал к дверям дома, где внутри сидел насмерть перепуганный хозяин с домочадцами, а снаружи, возле брошенного бревна, которым высаживали дверь, дрался обломанным копьем сам Ингвар – раскрасневшийся, взмокший, уже в разорванной рубахе.

– Отзови своих упырей! – гневно крикнул ему Олег. – Вели всем назад! А то перебью без жалости! Забыл, кто ты сам здесь!

Двое его кметей зажали Ингвара щитами, притиснув к стене, и вынудили прекратить драку.

При виде князя и его людей Ингваровы драчуны притихли: многие уже лежали на земле, и на каждом сидел верхом кто-то из княжьих.

Двор был разгромлен, клети разграблены, уцелел только хозяйский дом.

Когда все нападавшие были выгнаны за ворота, – а частью выброшены оглушенными, с разбитыми головами, – Олег оставил человек двадцать своих людей постеречь, пока все не успокоится и Манарова челядь не починит ворота, а сам вернулся домой.

Но до ночи на Олеговой горе не было покоя. Князь ругался, не сдерживаясь, что для такого мягкого человека было явлением небывалым и пугало сильнее, чем привычные приступы гнева у буянов.

Мальфрид рыдала, умоляя его простить ее непутевого брата.

Но и она признавала, что для заложника Инги уж слишком много себе позволяет!

Олег велел сыскать Ингвара и привести к нему. Тот явился со Свенгельдом и Мистиной.

Мальфрид и Эльга не решались даже подойти к дверям, откуда неслась вперемешку брань на словенском, северном и даже хазарском языках. Обе вздрагивали, ожидая, что вот-вот дойдет до драки. Доносились обрывочные выкрики:

– Это моя земля, йотуна мать! Это я ее захватил для тебя!