Ольга, лесная княгиня
Шрифт:
А что не справился с ней – так это кто еще сумеет!
Настали Дожинки…
Казалось бы, они и раньше приходили каждую осень, но за этот год все так переменилось, что и Дожинки сделались для меня чем-то совершенно новым. Даже не за год – за несколько месяцев, за минувшее лето.
Могла ли я год назад вообразить, что не просто выйду в следующий раз на ниву с серпом в руке – но выйду во главе целой толпы женщин куда старше меня, разодетых в лучшие наряды!
Что это я, совместно с мужем-князем, буду свивать Велесов сноп, одевать его в «божью сорочку»,
Никак я не сумела бы этого вообразить. В самых вольных полетах мысли я могла увидеть, как нечто подобное делает Эльга, а я лишь стою рядом, подаю ей чаши или соломенные жгуты…
Благо, мы всему учились вместе, и я знала, что как делать.
И все же первые месяцы замужества я тогда прожила как во сне.
Мне повезло, что боги послали мне Держану.
Это была хорошая женщина. Другая на ее месте, за много лет привыкнув быть хозяйкой в этом доме и ревнуя память сестры, постаралась бы испортить мне жизнь, навести остуду между мной и мужем, а то и вовсе сжить со свету. Она ведь годилась мне в матери и, конечно, как княжья дочь и вдова, ведала очень много.
Но мы жили дружно. Я охотно спрашивала у нее совета во всем, чего сама пока не знала, а она наставляла меня ласково, как родная мать.
А ведь я сделалась не просто женой, но и княгиней, то есть матерью целого племени!
И пятерых детей Дивислава от первой жены.
Из них старший, Зоряшка, был всего на год меня моложе – вздумай Дивислав взять меня за него, а не за себя, никто бы не удивился. Не я наставляла его, а он учил меня, из каких родов слагается племя зоричей и чем они славны. Он был толковый отрок. Мы с Держаной порой мечтали, как через год-другой подберем ему невесту…
Видела бы меня Эльга!
Вот бы она удивилась, глядя, как я сижу в обчине на почетном месте во главе стола, в красном уборе молодухи, в шелку и серебре, а седые старики именуют меня «матушкой»!
И, как ни удивительно, у меня все получалось. Когда они смотрели на меня, я чувствовала, что через этих людей, своих старейшин, земля зоричей чествует во мне свою ниву, в эти дни украшенную сотнями Велесовых снопов.
И когда ночами после этих пиров мой муж трудился надо мной, я ощущала себя этой землей, в которую Перун небесный вливает силу взамен растраченной на урожай…
Я не родилась княгиней, но сумела ею стать.
Это произошло, когда мой муж бросил в мою ниву свое семя и в моих жилах потекла его княжеская кровь.
На дожиночных пирах меня огорчало только одно. Я так надеялась, что в новолуние на моей сорочке не появится пятен и к Яриле Молодому следующей весны я смогу принести мужу моего собственного ребенка.
Всякая молодуха, пуще смерти боясь славы неплодной, надеется, что понесет прямо сразу и ей не придется ходить в красных мохрах [14] годами, вызывая косые, жалостливые и презрительные взгляды.
Я, как могла, скрывала свое огорчение. Меня тревожило: а вдруг я так никогда и не понесу, потому что боги накажут меня за… ну, за все то, что случилось
14
Мохры – архаичная часть головного убора молодухи, длинная бахрома из красной шерстяной нити, имитирующая волосы. Известна как из этнографии, так и по археологическим находкам. (Прим. авт.)
Еще рано было думать об этом «никогда», но я думала.
Но после дожиночных пиров все получилось.
Муж бросил в меня озимое зерно, и оно могло бы прорасти.
Однако судьба прошлась по нему, будто ярый вепрь, и растоптала, еще пока даже я сама ничего не успела понять…
Когда я теперь вспоминаю то время, оно кажется мне долгим, очень долгим.
Я даже не успела привыкнуть к этой совершенно новой жизни – в новом месте, с новыми людьми, сама я стала иной, – и потому всякий день был долог и насыщен.
Даже не верится, что все уложилось в какие-то несколько месяцев. Князь Дивислав был добрым и достойным человеком и всегда обращался со мной ласково. Ни разу не дал мне понять, что столько лет собирался взять в жены другую девушку – и знатнее, и красивее меня. Ни разу он, казалось, даже не вспомнил, что я вовсе не княжья внучка.
Я потом поняла, зачем он в день моего появления в Зорин-городке спрашивал, пойду ли я за него. Эльгу ему обещал ее отец, и она от него сбежала. Попросив моего согласия, он хотел быть уверен, что я не поступлю так же.
И я… да, я сдержала слово.
От меня зависело немногое, совсем ничего, но я не покинула моего мужа.
Только это меня и утешает, когда я вспоминаю все, что произошло.
Я могла бы прожить с ним счастливую жизнь.
Но, видать, это была не моя судьба, а не свое надолго удержать никогда не получится.
Это была самая добрая, всеми любимая пора года: урожай убран, закрома полны, столы обильны. К весне все истомятся от печного дыма и захочется на волю, а сейчас работники лежат по своим избам, давая отдых спинам и рукам после жатвы. Женщины мочат и сушат льны, ожидая скорых супрядок. Молодухи, уведенные мужьями с Ярилиных игрищ, уже прячут под завесками округлившиеся чрева, девочки-доросточки впервые входят на девичьи павечерницы взамен ушедших в молодухи, а девки-невесты, кого отцы отдают по уговору, сидят на укладках и с нетерпением поглядывают в оконца…
Но к нам приехали другие сваты.
Те, кого заслала сама Мара – Черная Невеста.
И не меда стоялого она в чаши наливала, а крови горячей. И не на снопах ячменных она постель женихам молодым стелила, а на краде огненной. И не куньим одеялом укрывала, а покровом матери сырой земли…
Как хорошо, что уже было убрано все жито!
Если бы они пришли раньше и сожгли поля, насколько больше людей не пережили бы ту зиму!
Однажды, когда мы уже собирались мять вымоченный и высушенный лен, в Зорин-городок примчался верхом отрок из Моиславлей веси. И сказал, задыхаясь: им передали весть от Любонежичей – по Ловати идет на лодьях войско киевского князя Ингоря. Направляясь, конечно же, сюда.