Олигарх с Большой Медведицы
Шрифт:
– Стрелять в меня? – предположила Лиза, и Белоключевский опять взглянул на нее, на этот раз с изумлением.
– Лиза, что происходит? – вдруг детским голоском прохныкала Дунька. – Лиза, я боюсь! Ну, не мог же он совсем спятить! А если он меня тоже… застрелит?
– Ну, меня он пока не застрелил, – сказала Лиза спокойно. – Дунь, ты где сейчас? На работе?
– Нет, я еду! Я решила, что должна… домой поехать и…
– И что?!
– Ну, поговорить с ним или как-то выяснить, был он вчера в Рощине
– Дунька, – приказала Лиза, внезапно, наверное, впервые в жизни обретя тон старшей сестры, которой надлежит опекать и успокаивать младшую, – не суетись. Возвращайся на работу и с Вадимом ни о чем не разговаривай! Если это он… скорее всего, разговаривать с ним опасно.
– Кто такой Вадим? – пробормотал рядом Белоключевский.
– Дунька, ты меня поняла?
– Лиза, кто там с тобой? Этот твой… олигарх невменяемый?
– Он вменяемый!
– Я? – переспросил рядом олигарх и выкрутил руль. – Я вменяемый!
Лиза повалилась на вменяемого олигарха и от неожиданности уцепилась за его свитер. Одной рукой он поддержал ее.
– Нам надо узнать, был он вчера в Рощине или не был, – тараторила в трубке Дунька. – Если был, значит, он тебя… Он хотел тебя… Только зачем, Лизка?!
– Евдокия, – серьезно и строго сказала Лиза, – приезжай ко мне на работу. А лучше оставайся на своей. Я сейчас приеду, поговорю с Максом и тебе позвоню. Ты поняла?
Но Дуньку трудно было в чем бы то ни было убедить.
– Ладно, Лиза. Короче, я сейчас заеду к Фионе, спрошу у нее, откуда она узнала, что Вадим в Рощино собирался, и что он ей при этом сказал, а потом… потом встретимся. Ты поняла?
– Дунька!
– Лиза!
– И будь осторожна с этим… как его? С Чубайсом, что ли!
– Да не с Чубайсом, а с Белоключевским!
– В нашей прекрасной Италии, – пробормотала Дунька, – это одно и то же.
И повесила трубку.
– Лиза, что говорила твоя сестра? Кто куда собирался? Кто такой этот Вадим?
Нагревшейся трубкой Лиза задумчиво поводила по щеке. Пластмасса была гладкой, и это как-то ус-покоивало. Ей хотелось подержать Белоключевского за руку, но было неловко. Она только посмотрела на эту самую руку на широком руле – длинные пальцы, сильные кисти, ссадина на косточке.
«Господи, кажется, я люблю его. Я чувствую это, даже когда просто смотрю на его руки».
– Вадим – Дунькин муж. Я его ненавижу.
– Вы феминистки? – внезапно догадался Белоключевский. – Радикальные! Вы съедаете мужчин на завтрак или просто превращаете их в свиней?
– Вадима не надо превращать, – холодно продолжала Лиза, – он уже готовая свинья. Он художник.
– Ну, это многое объясняет.
– Он создает мозаичные полотна. Любит цветное стекло. Каждую весну ездит в Лондон!
– Лондонское цветное стекло он любит как-то особенно?
– Ты
– Ну и что? – спросил Белоключевский невозмутимо. – Я ездил в Лондон лечить зубы. Кому что больше нравится, зубы или витражи. Утром туда, вечером обратно. Тебя это оскорбляет?
– Да! – крикнула Лиза. – Да, оскорбляет! Ужасно! Никто не смеет так жить!
Это точно, подумал Белоключевский. Никто не смеет.
Он даже не знал, сколько это стоит. Это была такая мелочь, о которой не стоило задумываться. О мелочах надлежало думать секретарше, и она думала. Однажды он видел счет из магазина на столе у своего помощника – именно у помощника, не у зама даже. Счет был так себе, средненький, на семьдесят тысяч долларов. Помощник, прибрав со стола счет, пошутил тогда, что с меньшей суммой в магазине нечего делать, только время тратить.
К этому очень легко и быстро привыкаешь. Отвыкать приходится долго и мучительно.
– И что этот Вадим?
– Дунька сказала, что вчера он собирался поехать ко мне, сюда. А утром пришел с раной на боку и в окровавленном свитере.
– Да ты что? – по слогам выговорил Белоключевский. – А откуда он пришел?
– Неизвестно! Он ночует у какой-то своей подруги или у подруг, что ли! Дунька точно не знает.
Вот тут он искренне удивился. Гораздо больше, чем когда услышал про Лондон и витражи.
– Так он муж или случайный приятель?
– Муж! Объелся груш! Любовь была, как в романе Шекспира, – он без нее жить не мог, звонил каждый час, однажды цветами лестницу в доме засыпал, представляешь? По ночам под балкон приходил и стоял, это зимой-то!..
– Таких страстей конец бывает страшен, – пробормотал Белоключевский себе под нос, – если уж речь о Шекспире. Хотя он, по-моему, писал в основном поэмы. – Поддел он ее, не удержался. Но она на это никак не отреагировала.
– Ну, и он ее разлюбил. Так же, как любил. Бац – и разлюбил. Полюбил другую. А Дунька с ним не разводится, во-первых, потому что у нас… родители, а во-вторых, потому что… квартира.
– А родители ваши мусульмане, что ли?
– Иди ты к черту.
– Тогда почему нельзя развестись? – Он перехватил руль и коротко взглянул на Лизу.
Разозлился, поняла она. Глаза прищурены, рука сжалась почти в кулак. Что это его так разобрало?..
– Я терпеть не могу весь этот мазохизм, – выговорил Белоключевский отчетливо. – Я его не понимаю. Зачем?!
– Что зачем, Дима?
– Зачем жить с человеком, который тебя не любит и унижает?! Или она инвалид, твоя сестра, а он за ней ухаживает, а она ему все прощает, а он по-другому не может?! Так, что ли?