Олимп
Шрифт:
– Если ты отправишься в это странствие, благородный Гектор, я буду скучать почти так же сильно, как и твоя прелестная Андромаха.
«Но все-таки чуть меньше, – усмехнулась она про себя. – Ведь я-то украдкой проберусь на корабль, даже ценой последнего алмаза или жемчужины из моего немалого приданого».
По-прежнему не разнимая рук, собеседники подошли к белокаменным перилам длинного дворцового портика. Внизу бушевала радостная толпа.
Прямо на середину площади, где много столетий красовался старинный фонтан, захмелевшие орды троянцев и греков, перемешавшись, точно родные братья и сестры, втащили
Некий остряк увидел в нем символ великого Падения Илиона, и вот сегодня, в годовщину того самого Падения, статую решили спалить. Толпа была вне себя от радости.
Приамид и красавица молча, едва касаясь ладоней друг друга (впрочем, не без особого смысла для обоих), наблюдали, как пьяные принялись тыкать факелами в коня, построенного в основном из высушенных бревен, прибитых к берегу, как тот моментально вспыхнул, и зеваки шарахнулись прочь, как прибежали стражи порядка со щитами и копьями. Благородные мужи и дамы недовольно шушукались на балконах и длинных террасах дворца.
Елена и Гектор громко смеялись.
93
Семь лет и пять месяцев после Падения Илиона
Мойра квант-телепортировалась на просторный луг. Стоял погожий летний день. Под сенью близлежащего леса порхали бабочки, над клевером гудели трудолюбивые пчелы.
Черный воин Пояса почтительно приблизился к ней, вежливо обратился и проводил вверх по склону холма к небольшому открытому павильону, вернее даже, пестрому навесу на четырех столбах, полоскавшемуся под ласковыми порывами южного бриза. В тени стояли длинные столы, склонившись над которыми, двенадцать людей и моравеков изучали или же очищали от земли разложенные на столешницах обломки и артефакты.
Самый маленький из моравеков обернулся, увидел вошедшую, спрыгнул со своего личного стула с длинными ножками и подошел поздороваться.
– Мойра, какая честь, – произнес Манмут. – Сюда, прошу тебя, укроемся от лучей полуденного солнца и выпьем чего-нибудь холодного.
И оба прошли в тень.
– Сержант сказал, что ты меня ждешь, – сказала она.
– Вот уже два года, – ответил маленький моравек. – С той нашей беседы.
Он отошел к буфетному столику и принес бокал холодного лимонада. Остальные моравеки, как и люди, вопросительно покосились на вошедшую, но Манмут не стал ее представлять. Еще не время.
Мойра поблагодарила и отпила немного лимонада с кусочками льда, который, видимо, каждый день доставляли по факсу либо квитировали из Ардиса или какой-то другой общины, и окинула взглядом холмистую равнину, расстелившуюся под ногами. Примерно в миле от склона бежала река. На севере участок граничил с темным лесом, на юге же начинались неровные, каменистые земли.
– Как насчет оцепления из роквеков? – осведомилась женщина. – Туристов или зевак отгонять не приходится?
– Сюда скорей залетит кошмар-птица или наведается юный тираннозавр, – ответил Манмут. – О чем только думали эти
– Вы до сих пор с ним видитесь?
– Каждый день, – произнес моравек. – Сегодня вечером встречаемся на спектакле. Придешь?
– Наверное, – проговорила Мойра. – Как ты узнал, что меня пригласили?
– Не только ты время от времени болтаешь с Ариэлем, дорогая. Еще лимонада?
– Нет, спасибо.
Женщина снова перевела взгляд на луг. Большая его часть оказалась перекопана, однако не грубо, как попало, как это сделал бы механический экскаватор. Верхние слои почвы были чисто, аккуратно, любовно сняты и скатаны в рулоны, место каждого надреза отмечали колышки, повсюду белели маленькие таблички с надписями и цифрами. Глубина траншей достигала от нескольких дюймов до нескольких метров.
– Так ты, полагаешь, наконец нашел то, что искал?
Моравек пожал плечами.
– Просто не верится, как тяжело раскопать в записях точные координаты этого крохотного городка. Можно подумать, какая-то… э-э-э… сила… уничтожила все нужные ссылки, координаты GPS, дорожные указатели, истории. Кажется, кто-то… могущественный… не желал, чтобы мы отыскали Стратфорд-на-Эйвоне.
Мойра взглянула на него ясными серовато-голубыми очами.
– А что, эта… сила… могла не желать, чтобы ты что-то нашел, дорогой мой Манмут?
Моравек опять пожал плечами.
– Это лишь догадка, но я бы сказал, они… эта гипотетическая сила… не возражает, чтобы люди разгуливали на воле, радовались жизни и размножались, но у нее какие-то возражения против того, чтобы на планету вернулся один человеческий гений.
Женщина промолчала.
– Идем. – Манмут с упоением восторженного ребенка повел собеседницу к ближнему столу. – Посмотри-ка. Вчера один из наших волонтеров откопал на участке три-ноль-девять вот это.
Он указал на порушенную плиту. На грязном камне темнели странного вида царапины.
– Что-то не могу разобрать, – сказала Мойра.
– Мы тоже поначалу не могли, – согласился моравек. – И только доктор Хокенберри сумел растолковать, что же это такое. Видишь вот здесь буквы IUM, тут, ниже, – US и AER, а тут – ET?
– Допустим, – отозвалась женщина.
– Да нет, точно. Теперь мы знаем, что это значит. Перед нами часть надписи под бюстом, его бюстом. Если верить нашим архивам, она когда-то гласила: «JUDICO PYLIUM, GENIO SOCRATEM, ARTE MARONEM: TERRA TEGIT, POPULUS MOERET, OLIMPUS HABET».
– Боюсь, я слегка подзабыла латынь, – заметила Мойра.
– Как и многие из нас, – кивнул моравек. – Это переводится так: «УМОМ ПОДОБНОГО НЕСТОРУ, ГЕНИЕМ – СОКРАТУ, ИСКУССТВОМ – МАРОНУ, [88] ЕГО ЗЕМЛЯ ПОКРЫВАЕТ, НАРОД ОПЛАКИВАЕТ, ОЛИМП ПРИЕМЛЕТ».
– Олимп, – задумчиво, точно про себя, повторила Мойра.
– Это часть надписи под настенным памятником, который знатные горожане установили в церкви Святой Троицы после его погребения. Остальной текст был по-английски. Хочешь послушать?
88
Вергилию.