Олимп
Шрифт:
– Разумеется.
– Очень мило, – сказала Мойра. – А главное, полагаю, это существенно облегчит твои поиски.
Манмут
– Здесь поставлена дата смерти: двадцать третье апреля тысяча шестьсот шестнадцатого года.
– Но ты еще не нашел настоящей могилы.
– Пока что нет, – признался европеец.
– А не было там какого-нибудь надгробного камня или надписи? – с невинным видом поинтересовалась собеседница.
Маленький моравек пристально посмотрел на нее и наконец произнес:
– Была.
– А не говорилось ли там чего-нибудь вроде… м-м-м… «Руки прочь, моравеки, убирайтесь восвояси»?
– Не совсем, – отозвался Манмут. – На могильной плите, установленной над телом, будто бы можно было прочесть:
– И тебя нисколько не смущает такое предупреждение? – полюбопытствовала Мойра.
– Нет, – отвечал европеец. – Я ведь не Орфу с Ио. Это он успел пересмотреть все двухмерные фильмы «ужасов», снятые в двадцатом столетии. Знаешь, «Проклятие мумии» и так далее.
– И все же… – промолвила женщина.
– Вы что, хотите остановить наши поиски?
– Манмут, дорогой, тебе должно быть известно, что мы не вмешиваемся ни в ваши дела, ни в дела «старомодных» или же наших древнегреческих и азиатских гостей… Одним словом, ни в чьи. Вспомни, разве не так?
Моравек не ответил.
Мойра тронула его за плечо.
– Да, но с этим… проектом. Тебе не кажется, что ты пытаешься играть роль бога? Так, совсем чуть-чуть?
– А вы знакомы с доктором Хокенберри? – спросил Манмут.
– Конечно. Мы встречались на той неделе.
– Странно, – заметил моравек, – он этого не упоминал. Томас добровольно помогает на раскопках раз или два в неделю, не реже. Да, что я хотел сказать? «Посты» и олимпийские небожители – вот кто сыграл роль бога, возродив тело, воспоминания и личность Хокенберри на основе обломков костей, древних файлов и ДНК. Но ведь у них получилось. Он очень хороший человек.
– Похоже, это правда, – согласилась Мойра. – И даже, как я поняла, пишет книгу.
– Да… – Манмут, казалось, потерял ход мыслей.
– Что ж, тогда удачи. – Женщина протянула ему ладонь. – И передай привет первичному интегратору Астигу-Че, когда вы с ним увидитесь. Скажи, что мне очень понравилось то чаепитие в Тадже.
Она пожала руку маленькому европейцу и направилась к лесу, на север.
– Мойра! – окликнул моравек.
Она помедлила и обернулась.
– Так ты придешь сегодня на пьесу? – крикнул Манмут.
– Думаю, что да.
– Значит, мы тебя там увидим?
– Этого не знаю, – промолвила
И она продолжала путь.
94
Семь лет и пять месяцев после Падения Илиона
Позвольте представиться: Томас Хокенберри, доктор филологии, для друзей – Хокенбеби. Правда, их уже нет в живых – тех, кто знал мое прозвище со времен колледжа Уобаш: они давно уже стали прахом этого мира, где слишком многое обратилось в прах.
Здесь, на славной первой Земле, я протянул полвека с чем-то, а сверх того получил в дар вот уже чуть больше двенадцати [89] ярких, насыщенных лет новой жизни – в Илионе и на Олимпе, на Марсе, хотя я до самых последних дней и не догадывался, что это Марс, и вот сейчас вернулся обратно. Домой. На родную Землю.
89
Здесь у автора какая-то смысловая нестыковка. Далее в этой главе речь идёт о восемнадцати годах.
Мне столько нужно сказать. Плохая новость: пропали все записи, сделанные за двенадцать лет в роли служителя Музы и вольного схолиаста, – запоминающие кристаллы с ежедневными наблюдениями за ходом Троянской войны, мои собственные записки, даже диктофон моравеков, на котором были изложены последние дни Олимпа и Зевса. Все потеряно.
Впрочем, это не важно. Я все помню. Каждое лицо. Каждого человека, будь то мужчина или женщина. Каждое имя.
Одним из самых удивительных свойств гомеровской «Илиады» знатоки считают то, что в ней никто не умирает безымянным. Грубые герои падали ощутимо, тяжело, и, падая, как выразился один мой знакомый схолиаст (тут я слегка его перефразирую), они с грохотом увлекали за собою вниз и бронзовое оружие, и доспехи, и все свои имения, скот, жен и рабов. И свои имена. В «Илиаде» Гомера никто не погиб лишенным имени либо настоящего веса.
Возьмись я рассказывать собственную историю, непременно попытался бы сделать так же.
С чего же начать?
Раз уж я вольно или невольно стал Хором этой истории, то начну ее там, где сам пожелаю. И пожелал я начать ее здесь. Поведаю вам о своей нынешней жизни.
Несколько месяцев я наслаждался жизнью рядом с Еленой, в Новом Илионе, покуда город отстраивали заново. Греки помогали возводить стены и здания в обмен на обещание троянцев помочь им после со строительством длинных кораблей. После, когда город оживет.
Впрочем, он и не умирал. Понимаете, Илион, или Троя, – это люди… Гектор, Елена, Андромаха, Приам, Кассандра, Деифоб, Парис… черт, даже сучка Гипсипила. Кое-кто из них уже мертв, остальные целы. Вергилий бы понял.
Жаль, я не могу быть вашим Гомером или даже Вергилием, дабы поведать о днях, миновавших после Падения Трои: времени прошло слишком мало, событий на целый эпос не наберется, – но буду слушать и наблюдать за всеми переменами, покуда жив.
А живу я нынче здесь. В Ардис-тауне.