Олимпиец. Том II

Осколков Артур

— Зачем?

— Ну эта…, — еще больше смутился парень. — Тали подарю. Вот.

Мои брови резко взлетели вверх. Даже головная боль отступила на задний план.

— Босс, ты не подумай, — затараторил Семен. — Трофей, добытый в бою — святое дело. Я бы никогда не попросил, правда. Но тут эта… Для важного дела.

— Для важного дела, — медленно повторил я.

Парень свесился с сидения вперед и уверенно кивнул.

— Ну. Тали же, эта, дома сидит, так? Да и на меня че-то злится. Вот ей эта,

подарочек.

Я взглянул на грязную, окровавленную биту. Затем снова на Семена.

— Подарочек? Серьезно?

— Конечно, — простодушно кивнул парень. — Боевое оружие. Бабы такое просто обожают.

Он внезапно похабно улыбнулся и подмигнул.

— Уж я-то знаю, босс. Поверь. Первый парень на деревне. Мне так мама всегда говорила.

— Не сомневаюсь. Бери, что. Кстати, Семен.

— Чего?

Я взглянул в его довольные глаза и покачал головой. Как мало нужно людям для счастья. Может, он прав? Пойти по его стопам, что ли? Подарю Кэйт нож. А Мэг пистолет. Хотя ей бы больше подошел кнут с латексным костюмом в придачу.

Хотя что-то мне подсказывает, что у нее уже есть…

— Босс?

— М?

— Ты хотел что-то сказать.

— Ах, да. Дружеский совет. Купи цветастую обертку и замотай. Так красивее будет.

Парень на секунду задумался, затем просиял и кивнул. В его руках тут же оказался телефон, а толстые пальцы с дикой скоростью застучали по клавишам. Я успел заметить только «красный целлофан», как он уже жмякнул на поиск.

Красный целлофан. Тали можно было только посочувствовать.

— И зачем ты это сделал, Алекс? — мрачно поинтересовался подошедший к фургону Игнат. — Отец в бешенстве.

А вот и претензии подъехали.

— В бешенстве? Почему? Потому что я кинул на него стол? Или потому, что не убил того охранника?

Лицо блондина скривилось еще больше. Он явно хотел что-то сказать, но я остановил его коротким жестом.

— Игнат, прекращай. Правда. Мы оба знаем, зачем я это сделал.

Чтобы мистер Филин понял, что я не его личная сучка. И не буду танцевать по каждому его капризу.

А ну и еще потому я очень не люблю, когда меня больно бьют по голове.

— Ладно, — махнул рукой блондин. — Проехали. Я ним еще поговорю.

Я прищурился.

Какой он, однако, заботливый. И предупредил заранее, и заступился… А сейчас готов и доброе слово замолвить? Как сказал бы Винни Пух — «Это ж-ж-ж неспроста».

— А сейчас собирай своих ребят, — не заметил моего взгляда парень. — И отправляемся.

— Сейчас?

— А чего ждать? — не понял парень. — Эти парнокопытные уроды сами нарвались. «На каждое действие должно быть противодействие. А противодействие Братства — охрененная штука», — явно процитировал какой-то фильм он.

Я пожал плечами.

— Ладно.

Рью, поехали.

Самурай тенью выскользнул из-за угла, заставив Игната испуганно отшатнуться в сторону, залез в кузов и захлопнув за собой дверь. При этом чуть не отхватив блондину половину носа.

Что поделать. Не любит он бандитов. Кстати, о бандитах.

— Людоед? — глянул я на японца, пока мы по кочкам и ухабам Эксархии — самый лютый район, что вы хотели? — добирались до места. — Серьезно?

Рью поморщился.

— Я же говорил, Алекс. Это животные.

На этом он явно хотел закончиться, но под моим настойчивым взглядом сдался и начал говорить дальше. Сначала неохотно, но постепенно все больше и больше заводясь. Что было нетипично для обычного сдержанного мужчины.

— Мне нужен был знак. Символ. Чтобы, каждый раз, когда эти…Эти. Подонки видели его. Они знали. Что это был я. Что это моя работа.

— Кровожадное начало.

— А то, — подал голос спереди Семен. — Мужик, ты это. Нормально все?

— Следи за дорогой, а не болтай! — внезапно рявкнул самурай.

Я нахмурился.

— Рью.

— Знаю. Знаю, — с отвращением отвел голову в сторону он. — Я не прав. Прости, Семен.

Наш водитель только махнул рукой. Что еще раз говорит об уровне дорог в районе. И водителях. В любом другом месте парень бы вовсю трендел, сидя в пол-оборота, но только не тут. Только не в Эксархии.

— С дороги, коза! — рявкнул «медвежонок» и со всей дури врезал по клаксону. — Дети, цветы жизни, — буркнул он, провожая чумазого ребенка суицидника недобрым взглядом.

— Так что? — повернулся я обратно к самураю. — Ты зажаренную печень оставлял или что?

Японец покачал головой.

— Пальцы.

— Пальцы?

— Да, — кивнул он. — По одному с каждой руки.

— И после этого тебя прозвали «Людоедом»? — не поверил я. — Нда-а-а. У кого-то явно проблемы с воображением.

Рью не успел ответить, так как Семен резко нажал на тормоз и не без труда — а ведь он отличный водитель — пристроился в узкое место у дороги.

— Ну мы эта. Приехали, — облегченно возвестил он. — Наконец-то.

Я выглянул в окно.

Эта часть района была гораздо менее оживленной, чем улицы вокруг «Устрицы». Почти не было народу, а если, кто и проходил мимо, то зажимая нос и практически бегом.

А ответ прост. И располагался он ровно через улицу от места, где мы затормозили.

Кожевня.

Ну или кожевенная мастерская, кому как удобно. Запах стоял… Умереть, не встать. Даже в машине, с включенным на полную мощность кондеем у меня было ощущение, что я с головой забрался в башмак. Который всю свою жизнь, не снимая, носил мой прадед. А дед с отцом донашивали. На тех же условиях.