Олимпийские игры
Шрифт:
— Помни, о юноша, — говорил он, помахивая своей вилообразной палкой, — пыль, приставая к маслу, облегчает захват противника, и, стало быть, старайся как можно сильнее выкатать его в пыли.
И мальчишки «выкатывались» так, что даже стригилом — специальным скребком для очищения кожи от грязи — не всегда удавалось оттереться дочиста…
От тяжелого каменного или бронзового диска болели мышцы — ведь самый маленький из них весил почти полтора килограмма. Метать деревянную палку, заменяющую в палестре копье, тоже было не очень-то
Против бега Лин ничего не имел. Он не раз отличался и в простом, на одну стадию, то есть на 183 метра, и в диавле, двойном, и даже в долихосе, когда надо было покрыть дистанцию шесть раз.
Но вот прыжки у него получались плохо. Чтобы усилить толчок, полагалось в момент отталкивания от земли резким движением бросить вперед гантели. У Лина же они вечно летели в сторону, а то падали и на ногу, что было пребольно. А педотриб тут же добавлял и своей палкой…
Нет, не любил Лин палестры.
— Что ж ты молчишь? — строго продолжал Арифрон.
— Я… я хожу в палестру… — прошептал Лин.
— Ходишь, да, потому что от тебя этого требуют, не больше. А ведь ты знаешь, что гимнастика придает телу гибкость и крепость всех членов, развивает храбрость, силу и энергию. Без этих качеств ты не станешь достойным слугой отечества ни в мире, ни на войне! Бери пример с твоего старшего брата!
— Но ведь Каллий уже не мальчик, он давно перешел из палестры в гимнасий, куда ходят только взрослые…
— А знаешь ли ты, что он стал известным атлетом и поедет защищать честь Афин на Олимпийских играх!
— Да неужто! — просиял Лин. — Вот молодец-то!
Лин очень любил брата. Высокий, красивый и веселый Каллий был для мальчика идеалом. Он никогда не прогонял от себя младшего братишку и рассказывал ему множество интересных историй.
— А вот и я! — раздался веселый голос. В комнату быстро вошел Каллий и почтительно поздоровался с отцом.
— Значит, решено? — спросил Арифрон.
— Да, отец. Завтра еду, чтобы там тренироваться. Надеюсь, боги помогут мне не уронить честь отечества!
— Я уверен в тебе. К сожалению, брат на тебя не похож… Ступай к Гефесту, Лин, и помни, что я тебе говорил!
Опустив голову, с трудом удерживая слезы, Лин вышел.
— Разреши мне сказать, отец… — начал Каллий.
— Не заступайся за своего любимца! — сердито прервал Арифрон. — Где это видано, чтобы афинский мальчик был так равнодушен к спорту?
— Я как раз об этом и хотел сказать, — продолжал Каллий. — Отпусти его тоже в Олимпию. Увидев все великолепие Игр, блеск и мощность атлетов, он захочет стать таким, как они, чтобы тоже когда-нибудь добиться звания олимпионика…
— Но
— Это не то, отец. Вся обстановка Олимпийских игр, красота всего, что с ними связано, наконец, бурный восторг тысяч молодых и старых зрителей обязательно увлекут и его.
— Ну, что ж, — помолчав, сказал Арифрон, — может быть, ты и прав. Пусть увидит сам, чего достигает человек, если он этого захочет. Только ведь ты не сможешь наблюдать за ним?
— Нет, конечно. Пошли с ним несколько слуг под начальством Гефеста, купи хорошую, большую палатку, и они прекрасно устроятся где-нибудь на берегу Алфея. Большинство приезжающих на Игры живут именно так. Да и что может случиться с мальчиком? Ты ведь знаешь, что Гефест не отходит от него ни на минуту…
— Ты хорошо придумал, мой Каллий! — улыбнулся Арифрон. — Будь по-твоему!
Глава IV
Великий город
— Я не хочу есть, Гефест. Не приставай ко мне.
— Хозяйка прислала тебе эти пирожки, молодой хозяин.
— Ну, съешь их сам и отвяжись!
— Пирожки пекут не для рабов, — усмехнулся Гефест.
Лин удивленно поднял глаза на педагога.
— Разве наших рабов кормят плохо?
— Нет, молодой хозяин. Мы всегда получаем и ячменные лепешки, и фиги, и чеснок.
— И все?
— Почему же? За обедом мы едим ячменную похлебку, гороховый суп, соленую рыбу, чечевицу и сколько угодно воды…
Губы мальчика дрогнули, а на лбу пролегли легкие морщинки.
— Но ведь все это ужасно невкусно… Знаешь, Гефест, я буду, пожалуй, прятать для тебя часть сластей, которые мне дает мать…
Черные глаза педагога потеплели.
— Молодой хозяин очень добр ко мне. Но я ничем не хочу отличаться от других рабов. Да и обманывать хозяйку нехорошо. Пирожки ты можешь съесть потом, когда проголодаешься. А теперь продолжай читать. Я не буду тебе мешать.
Поставив блюдо на столик, Гефест вышел. Мальчик снова склонился над старым папирусом из отцовской библиотеки. Аккуратными крупными буквами чернели на нем строчки великого поэта Гомера:
Раб нерадив, не принудь господин повелением строгим К делу его, за работу он сам не возьмется охотой; Тягостный жребий печального рабства избрав человеку, Лучшую доблестей в нем половину Зевес истребляет.«Если даже это и так, — подумал Лин, — все-таки можно же иногда давать рабам что-нибудь вкусное. Они бы тогда, наверное, лучше работали…»
— Что поделываешь, братишка? — весело спросил вошедший Каллий.
— Читаю Гомера…