Олива Денаро

Ардоне Виола

Чопорно примостившись на самом краю лавки, мама касается моей руки. Я инстинктивно сжимаю кулак.

– А дальше, Оли? Дальше-то что делать будешь? Ты об этом подумала?

Ещё кусочек пирога, и ещё, до самой церкви, ну же, будь умницей, – и я шла вперёд. По проходу гулял сквозняк, от старух-богомолок несло нафталином, клонило в сон, но я слушалась матери, и наградой мне была её любовь.

– Что дальше? – шепчу я ей на ухо. – Останусь разбитым кувшином, мам. Лекарства-то ведь нет.

Потом разжимаю пальцы и показываю ей шрамы, оставшиеся на ладони с того дня, как меня похитили. Она

проводит по ним пальцем и опускает глаза, чтобы не видеть.

– Можете войти, – улыбается нам тот, с усиками. Отец уже с ним рядом, рукой машет. Идём за молодым карабинером по коридору, поднимаемся по лестнице на второй этаж, он стучит в дверь.

– Войдите, – отвечает чей-то голос.

Старшина Витале привстаёт из-за стола, чуть склоняет голову – вот и всё приветствие. Мы с мамой садимся, отец остаётся стоять у меня за спиной.

– Итак, насколько я знаю, некий излишне дерзкий юноша позволил себе проявить к вам неуважение, – и старшина снова утыкается носом в набитую документами папку: даёт нам понять, что моё дело далеко не так важно, как это его досье.

– Пиппо, — начинает отец, положив руку мне на плечо, но тут же поправляется: – Старшина Витале, речь идёт о похищении...

– Похищении с целью женитьбы. Кроме того, как мне сообщили, этот господин выразил готовность... скажем так, загладить свою вину.

Я нащупываю шрамы на ладони и качаю головой. Отцовская рука сжимает плечо всё сильнее, мы оба молчим.

– Синьорина совершеннолетняя? – спрашивает Витале, продолжая изучать лежащие перед ним бумаги.

– Несколько дней назад шестнадцать исполнилось, – вступает мать, но стоит ей вспомнить тот вечер, как слова встают поперёк горла.

– Что ж, тогда поговорим в присутствии родителей, – объявляет старшина, с шумом захлопнув папку, и простодушно, будто речь идёт о размолвке влюблённых, интересуется: – Значит, замуж за него ты больше не хочешь?

– Послушайте, старшина, – кашлянув, перебивает отец, – моя дочь Олива не имела ни малейшего намерения выходить за этого человека. Не было ни соглашения между семьями, ни даже должного предложения с его стороны. Он просто целыми днями торчал у нас под окнами, а обнаружив ответную холодность, решил применить силу, причинив ущерб сперва моему имуществу, а затем и дочери.

– И что ты теперь думаешь делать, Сальво? – Витале снимает очки, утирает пот со лба, и я будто вижу в нём того молодого парня, что, по рассказам, запросто мог отобрать у отца двустволку и засадить в кутузку.

– Пожалуй... – начинает отец, вертя шляпу в руках, но запинается на полуслове.

Витале, поднявшись, принимается медленно расхаживать по комнате. В очередной раз пройдя мимо стола, он берёт пачку сигарет.

– Моя дочь пришла сюда за справедливостью, – снова начинает отец. Он так и не присел: стоит, как вкопанный, у меня за спиной.

Старшина достаёт из кармана зажигалку, подбрасывает одной рукой.

– Скользкое, знаешь ли, слово – справедливость, – говорит он, затянувшись. Пламя дрожит, хотя вентилятор едва разгоняет спёртый воздух. – Бывает справедливость по закону, бывает по-человечески, и они вовсе не равнозначны. Это твой родной город, Сальво, твоя семья, твоя дочь, тебе о ней и заботиться. Выйдя отсюда, это она, проходя

по улице, услышит шепоток за спиной...

– Я вам не бесстыдница какая! – я, по-прежнему сжимая в кулаке сломанный каблук, подаюсь вперёд, и отцовская рука соскальзывает с плеча. Старшина, нахмурив брови, снова затягивается. Кажется, я кричу эти слова ему прямо в лицо, а он будто и не слышит.

– Девушка ещё так молода... Может, она просто запуталась в своих желаниях? – продолжает Витале, даже не взглянув на меня. – В таком возрасте она сама не знает, чего хочет: одного, другого... И кому, как не отцу, направить её на путь истинный? У тебя красивая дочь, Сальво, неужели ты хочешь до конца жизни обречь её на несчастья?

– Уже обрёк, – коротко отвечает отец.

Сигарета постепенно становится столбиком пепла, покачивающимся на цилиндрике фильтра. Витале кладёт её на край стола и, присев на корточки, с интересом наблюдает, словно заключил сам с собой пари, которое непременно хочет выиграть.

– От семейства Патерно запросто не отмахнёшься, связи у них солидные. Как разбили, так и склеят. Миром дело решайте, о чём тут спорить?

– Но ведь закон... – начинаю я, упершись обеими руками в столешницу. Столбик пепла осыпается на край тумбочки.

– Закон? Законы писаны для тех, у кого деньги есть, – перебивает старшина и, собрав пепел в ладонь, выбрасывает в урну. – Хотите написать заявление? Прекрасно, давайте тогда позовём капрала, и пусть запишет: Сальво и Амалия Денаро подают гражданский иск против Джузеппе Патерно, обвиняя его в изнасиловании с целью удовлетворения похоти.

Мать корчится на стуле, будто её пнули в бок.

– Будет суд, – продолжает Витале, – потребуется адвокат, вам придётся доказывать вину подсудимого не только на словах, но и на деле, уликами, – он садится напротив нас и впервые поднимает на меня глаза. – Синьорина должна будет подтвердить, что утратила имевшуюся ранее телесную целостность и что не давала, как в этих местах заведено, согласия на фуитину. Её когда-нибудь заставали за разговором с Патерно? Может, она танцевала с ним на площади, у всех на виду? Принимала подарки? Слушала серенады? Когда её похитили, она шла домой одна или с кем-то ещё? Утром это было или в сумерках?

Я закрываю глаза, внутри всё клокочет от ярости. Суд, как я понимаю, будет не над ним, а надо мной.

Витале морщит нос, раздражённо прищуривается, словно ему на лицо села муха, и подводит черту:

– Была бы она моей дочерью, Сальво, знаешь, что бы я сделал? Ровным счётом ничего.

Сломанный каблук, выскользнув у меня из руки, падает на пол.

– Обида пройдёт, дело устроится, – с нажимом произносит Витале, потом берёт с конторки пухлый том в синем кожаном переплёте и, пролистав, кладёт перед отцом. – Уголовный кодекс, статья 544, – чтобы прочесть, ему приходится перегнуться через стол. – «В случае совершения преступления, предусмотренного частью первой и статьёй 530 данного Кодекса, брак, заключённый совершившим преступление с потерпевшей стороной, полностью погашает вину; вышеуказанное верно также и в отношении соучастников преступления; в случае вынесения обвинительного приговора его исполнение и уголовное преследование перечисленных лиц прекращаются».