Олух Царя Небесного
Шрифт:
— Немцы? — спросил Михал. — Так близко?
— Партизаны.
— Украинцы?
— Или наши.
Мы поселились на первом этаже дома, принадлежащего Центральному управлению нефтяной промышленности. Застекленная веранда выходила на главную улицу. Слева была рыночная площадь, а справа — конец города. Улица там превращалась в шоссе и бежала по холмам, заросшим заснеженным сейчас лесом.
На веранде стоял плетеный стул. Я сел на него в пальто и шлеме. Через большое стекло смотрел на прохожих.
В полдень мать
Вечером она позвала меня в кухню. От миски со щами, в которой лежала кость — ее можно было обгрызть, — поднимался пар. Мать велела мне дуть, чтобы не обжечься. Сама она не ела. Ждала с обедом Михала.
Ночью она погасила свет и подошла к окну. Я лежал на диване, укрытый одеялом. Пуховая подушка пахла крахмалом. Я слышал, как над потолком ходит инженер, который жил на втором этаже.
Из окна видна была мачта с бело-красным флагом.
В коридоре сторож дернул за веревочку медного колокола. Раздались быстрые шаги. В класс вошел учитель в галифе и высоких сапогах.
— Сесть! — Он бросил на стол журнал.
Головой он почти доставал до когтей белого орла, висевшего на стене. Раскинувшая крылья и лапы птица напоминала букву «икс». Над ней, не касаясь перьев, парила корона. Вот так и у Спрысёвой висящие в воздухе тернии не ранили окровавленного лба Христа. Из повернутой в профиль головы орла торчал клюв, верхняя часть которого крючком нависала над нижней, как губа у Михала, когда он стискивал зубы.
Ветер взметнул флаг вверх.
— Сегодня триста шестьдесят третья годовщина перемирия с Москвой, — сказал учитель. — Войну начал Иван Грозный, великий князь московский. Преступник с колоссальными амбициями, запятнанный кровью невинных. Однако Елизавета Великая хорошо к нему относилась.
Флаг внезапно затрепетал.
— Против Ивана выступил Стефан Баторий. Поляки осадили Псков. Под крепостными стенами построили деревянный город с улицами и рыночной площадью. Там стояли двести тысяч рыцарей и челяди.
Флаг опал, пошел мелкий снежок.
— В Рим поспешили московские гонцы. Православие хочет объединиться с католицизмом! Папа поручил иезуиту Поссевино склонить Польшу к перемирию. Иван потерял Инфлянты [27] и Полоцк, но остался жив.
Сторож опять зазвонил. Учитель вышел из-под орла.
— Варшава не существует, — сказал он, беря журнал. — Львов отняли. В Люблине [28] новая Тарговица! Слава Богу, что немцы потерпели поражение в Арденнах.
27
Польское название Ливонии в XIII–XVI вв. и Лифляндии в XVII–XVIII вв.
28
В Люблине в 1944 г. обосновался Польский комитет национального освобождения,
Ученики стояли навытяжку за партами.
— Вольно! — сказал учитель и вышел из класса.
Я узнал, что последний урок — закон Божий. Заболеть? А что сделать в следующий раз? Я знаю «Отче наш» и «Богородицу». Вот ксендз Робак всю жизнь притворялся. Никто не знал, кто он на самом деле.
Ксендз начертил в воздухе крест. Из черной застегивающейся на пуговицы сутаны вытащил блокнот и карандаш. Ни на кого не глядя, стал читать фамилии.
— Ты был в воскресенье на мессе?
— Да, — стукнул крышкой парты мальчик.
— Ты была?
— Да, — не выходя из-за парты, присела как в реверансе девочка.
— Ты был?
— Я болел.
— Записка от родителей…
— Забыл дома.
— Не ври.
Ксендз сказал, что сейчас много безбожников. Их наслал дьявол. Кто их слушает, попадет в ад. Потом он начал спрашивать из катехизиса. Кто-то закричал, что в классе есть новенький.
— Фамилия? — спросил ксендз.
— Дихтер, — ответил я. Это звучало лучше, чем Рабинович.
— Имя?
— Вильгельм.
— Немец? — удивился он. Раздались смешки и перешептывания.
— Католик?
Ксендз поднял глаза от блокнота.
— Можешь остаться, а хочешь, иди домой, — сказал.
После урока мы спустились в раздевалку, которая была в подвале. Надевая на спину кожаный ранец, я старался не скрипеть. Мальчишки принюхивались. От моего пальто воняло керосином.
— Маленький, а уже воняет, — сказал один.
— Они все воняют.
— Чем?
— Газом.
Со шлемом в кармане я выбежал на улицу. Но сразу же замедлил шаг, потому что у меня разболелись колени. Увидел вокруг взрослых и успокоился, перестал украдкой оглядываться. Надел шлем. Хотя светило солнце, у меня замерзли уши. Лед на лужах трескался под башмаками. Снег парил, и воздух был влажный.
Даже после войны детство не было безопасным. Кто угодно мог меня ударить. Убежать я бы не смог. Оставалось сидеть дома и ждать, пока я вырасту и стану такой же сильный, как Мошек. Но гарантирует ли это безопасность? Всегда найдется кто-нибудь сильнее. Я буду инженером. Перед Винклером и Михалом шоферы снимают шапки. Образование — это богатство.
Я знал, что надолго мы здесь не задержимся. Винклер сказал Михалу по телефону, что Жешув слишком маленький город, чтобы из него управлять нефтью. Столицей будет Краков. Они с Нелей уже сидят на чемоданах, но в Люблине царит такая неразбериха, что некому подписать распоряжение о переводе. Другие тем временем занимают лучшие гостиницы около Марьяцкого костела. Как только он устроится в Кракове, перетащит нас на запад. Может, и не в Краков, но на запад. Однако я не просил отца, чтобы мы поскорее уехали. Боялся, что всюду будет, как в Кросно.