Олух Царя Небесного
Шрифт:
За ними пришли солдаты с рубиновыми звездами на островерхих шлемах и штатские в полувоенной одежде, которые выступали на митингах.
В кинотеатре объявили о присоединении Галиции к России. По улицам ходили люди с красными флагами. Из мегафонов звучала песня о трех танкистах и самураях. Русские скупили все, что было в магазинах. Даже за солью и спичками выстраивались очереди.
Панская улица стала улицей Сталина. (Однако все по-прежнему называли ее Панской.) Здание полиции занял НКВД. По ночам арестовывали людей. Во дворе, чтобы заглушить крики и выстрелы, рычали моторы грузовиков.
Отец стоял у окна в темной спальне и смотрел на дом по другой стороне улицы.
Почтальон
4
Здесь и далее курсивом выделены русские слова в оригинале.
Нефтяные компании были экспроприированы и объединены в один трест. Изменился даже алфавит. Дед, однако, писал в книгах по-старому, потому что цифры остались прежними. Русскую бухгалтерию он ненавидел: «Мошенники! За злотый дают рубль!»
В пятницу вечером, когда показывалась первая звезда, бабушка закрывала окно в столовой и затягивала шторы. Набросив на голову платок, она зажигала свечи в серебряном семисвечнике и водила над ними руками, будто хотела притулить к себе огоньки. На столе стоял свадебный сервиз родителей. На тарелках с супом были золотые узоры, похожие на скрипичные ключи. На блюде лежала вареная картошка. В плетеной корзинке — черный хлеб для отца и Мули. Нам чудилось, что кто-то ходит под окном.
— Кажется, они хорошо относятся к евреям, — шепнул дедушка, — но мацу печь нельзя.
— За Бугом [5] хуже, — сказал отец.
— Может, немцы опомнятся.
— Бросьте, папа!
В столовой пахло табаком «Вирджиния». Дедушка взял щепотку из жестяной баночки и долго нюхал. Потом всыпал табак в открытую медную трубочку, разровнял пальцем и захлопнул трубочку. Рядом стояла коробка с папиросными гильзами. Дедушка достал одну и, держа за картонный мундштук, всунул трубочку в пустую гильзу. Металлическим пестиком протолкнул табак, и готовая папироса упала на стол.
5
17 сентября 1939 г. частям Красной армии был отдан приказ перейти границу Польши и «взять под свою защиту жизни и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии» — так началась военная операция (17 сентября — 5 октября 1939 г.) по установлению контроля СССР над восточными регионами Польши.
На другом конце стола отец смотрел на разноцветные ряды карт. Пасьянс не получился. Отец собрал карты и стал их тасовать.
— Табак кончается, — сказал дедушка. — Что будет?
— Махорка, — засмеялся отец.
В комнате для прислуги спала Нюся. Она была очень красивая, с большущими зелеными глазами. Утром, пока она завтракала, во дворе ждали мальчишки, чтобы понести ее портфель в гимназию. Дед поглядывал в окно.
— Одни гои! — негодовал он. — Неужели в Бориславе нет евреев?
— Школа для всех.
— Тоже мне, грамотеи! Придумали десятилетку! Нюся торопливо собиралась на торжественный вечер. В вышитой украинской рубашке и длинной юбке, натягивала мягкие красные сапожки. Потом схватила белую
В Нюсю влюбился Куба, который по ночам дирижировал танцевальным оркестром. (Он жил на Нижней Волянке среди бедных евреев.) Дед разрешил его пригласить. Бабушка подала в столовой чай. Куба вертел в желтых от никотина пальцах пачку «Египетских». Однако из-за отца (который раскладывал пасьянс) не курил.
— На что вы живете? — Дед забарабанил пальцами по пустой коробке «Вирджинии».
— На танцульки.
— Это не профессия.
— Люди танцуют, — сказал отец.
— Не вмешивайся, — шепнула мать. — Все равно он не отстанет — прицепился как банный лист.
Однажды мать отвела меня в детский сад. Это был мир неполных наборов шашек, одноглазых мишек и машин без колес. Мяч запирали на ключ в шкафу. Постоянно пересчитывали ложки и вилки. Когда, наигравшись, мы укладывались спать на полу, у одних были подушки, а у других одеяла. Над нами висели портреты людей со странными фамилиями. Маркс был похож на нашего соседа старика Бернштейна, который в молодости поймал вора и до сих пор, рассказывая про это, горячился. («Он думал, что от меня убежит! Не тут-то было!») Энгельс в очках смотрел на лысого Ленина. У Сталина были усы, но не было бороды. В детском саду мы говорили по-русски, хотя воспитатели этого языка не знали. Первого мая я декламировал:
Ленин, Ленин дорогой, Ты в земле лежишь сырой, А когда я подрасту, В твою партию вступлю.Я дружил с внуком Бернштейна Мареком. Мать говорила, что он бездельник, потому что целый день торчит во дворе, а домой возвращается, только когда проголодается. Я таскался за ним и во всем ему подражал. Наш двор от соседних, выходящих на Панскую, отделял высокий деревянный забор. Пройдя вдоль забора, мы выходили на задворки, где начинались луга. Там стояли нефтяные вышки, похожие на большеголовых крестьянских баб, и буровые установки, состоящие из трех вбитых в землю и соединенных между собой сверху деревянных столбов. Марек становился около забора, подтягивал штанину коротких брючек и откидывался назад. Янтарная струя мочи перелетала через штакетник. Не желая ему уступать, я тоже откидывался как мог. Струйка взлетала слишком круто и иногда дождем падала на меня.
Муля и Юлек Унтер после проведенных в Польше каникул уже не вернулись в Италию. Дипломы врачей они получили во Львове. Муля женился на Терезе и привел ее на Панскую. Тут родился Ромусь. Низенький мужчина, который делал ему обрезание, странно усмехался, неся на подносе бутылку со спиртом и комок окровавленной ваты.
Через широко открытую дверь в салон я видел спины люди, склонившихся над колыбелью. Взрывы смеха заглушали плач ребенка. Из кухни вышел дедушка. Я схватил его за брючину. Он погладил меня по голове и пошел дальше. Я остался один в столовой.
Летом русские мобилизовали врачей. Муля пришел домой в мундире капитана, в мягких кожаных сапогах до колен. Скрипел ремнями. Тереза плакала, и ее слезы капали на Ромуся, которого она держала на руках.
— Видите, папа, — сказал Муля, — я — офицер.
— Да, но у кого! — закричал дед.
Я стоял с отцом в родительской спальне и смотрел на улицу. Небо заволокло черным дымом от горящих нефтяных скважин. По улице шли колонны солдат — они убегали в глубь России. Вместе с ними уходили Муля и Юлек. Вдруг небо разодрала вспышка, а затем раздался оглушительный гром. Отец схватил меня за руку. Нас отбросило от окна в комнату. Это русские взорвали электростанцию, чтобы она не досталась немцам.