Олух Царя Небесного
Шрифт:
В Москву они поехали в спальном вагоне.
Через несколько месяцев почтальон принес в кондитерскую на Кернтерштрассе конверт с марками, на которых были серпы и молоты.
Я подошел к книжному шкафу и стал разглядывать названия, напечатанные русскими буквами на корешках.
Николай Гаврилович Чернышевский «Что делать?» Максим Горький «Мать»
Николай Островский «Как закалялась сталь»
Иосиф Виссарионович Сталин «Марксизм и национальный вопрос» и «Избранные сочинения»
Владимир Ильич Ульянов-Ленин «Что делать?» (еще раз?), «Государство
За бутылочкой чернил и стаканом с ручками и цветными карандашами начинались золотые готические буквы.
Karl Heinrich Marx «Das Kapital», «Kritik der politischen Oekonomie» и «Die Klassenkaempfe in Frankreich».
Friedrich Engels «Anti-Duehring».
«Das Kommunistische Manifest» в красных обложках. Между немецкими книгами были небрежно засунуты бумаги и папки с завязанными бантиком тесемочками. Еще я увидел несколько польских книг: «Тенёта», «Пламя на болотах», «Из гостеприимного края в Польшу» и «Перо в бурю» [82] .
— Ты знаешь языки? — обратился ко мне Розенталь.
— Я учу русский и французский.
— Французский?! А зачем? — Он протянул жене пустую чашку и показал пальцем на книжки. — Про революцию все есть по-русски и по-немецки.
82
Книги польских писателей-коммунистов: романы Леопольда Кручковского и Ванды Василевской, сборники стихов Люциана Шенвальда и Станислава Рышарда Добровольского.
— Немецкий! — сверкнула глазами мать. Розенталь погрозил ей пальцем.
— «Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается».
— Кто это сказал?! — возмутилась мать.
— Сталин.
— Я не коммунистка, — усмехнулась она.
— Я иду в новую школу, — сказал я.
— Что за школа? — Розенталь снова повернулся ко мне.
— РОДД на Жолибоже, — ответила за меня мать.
— Многие товарищи посылают туда детей, — одобрительно кивнул Розенталь.
— Два трамвая. Разве что Михал будет его подвозить.
— Что ты хочешь изучать? — прищурился Розенталь.
— Историю.
— Лучше химию, — вмешался Михал.
— Будешь учить чужих детей! — предостерегла мать.
— Необязательно, — улыбнулся Розенталь. — Я тоже по уши погружен в историю.
Он спросил, что меня интересует.
— Рыцари.
— Средневековье, — кивнул он. — А до того что было?
— Античность, — ответила мать.
— Вначале, — старик Розенталь поднял палец, — была первобытная община. Потом мир поделился на бедных и богатых. Эксплуатация. Отчуждение. Ненависть. Мировая история — это история классовой борьбы. Спартак, крестьянские восстания и Французская революция, 1789 год. Капитализм. Фабричный пролетариат. Маркс и Энгельс пишут «Коммунистический манифест». Весна народов, 1848-й, Парижская коммуна, 1871-й, и Кровавое воскресенье, 1905-й. Империализм. Большевики. Ленинская теория революции в одной отдельно взятой стране. Наконец, Октябрь. Он, — Розенталь ткнул в мою сторону пальцем, — увидит коммунизм. Близится мировая революция. Вчера, в Вильчей Гуре, колокол возвестил о похоронах империализма. Спустя четыре года и четыре месяца после роспуска Коминтерна возник Коминформ [83] . Нас соблазняли планом Маршалла. Грозили сотней атомных бомб. Создали Бизонию [84] . Все без толку! — Он вытащил из тома «Das Kapital» газету «Голос народа». — Андрей Жданов сказал, что опасность для рабочего класса представляет недооценка собственных сил и переоценка сил империалистического лагеря.
83
Информационное бюро коммунистических и рабочих партий (1947–1956), созданное в сентябре 1947 г. в Вильчей Гуре с целью координации деятельности коммунистических партий под руководством СССР.
84
Объединенная американская и английская оккупационные зоны в Германии (1946–1948).
— Да это же война! — испугалась мать.
— Некоторые товарищи считают, что война неизбежна.
На трамвайной
— Ненормальный! — сказала мать.
— Теоретик. Составляет картотеку в отделе истории.
— Я не хочу войны! — крикнула мать.
— Никакой войны не будет! — раздраженно сказал Михал. — Старик ошалел от радости, что образовали Коминформ. Вчера замучил меня воспоминаниями о двадцатом годе.
Поскольку трамвай все не приезжал, Михал начал рассказывать, как Розенталь ехал в «форде» следом за пятью русскими армиями, приближающимися к Варшаве. На ухабах подскакивали пачки с «Манифестом Временного революционного комитета Польши» [85] , который ему дал Юлиан Мархлевский во дворце Браницких в Белостоке. Типографская краска расплывалась от сырости. Подписи Дзержинского, Кона и Прухняка [86] становились неразборчивыми. За автомобилем шлепали по грязи полсотни казаков.
85
Временный революционный комитет Польши (30.07.1920—20.08.1920) — созданный в Белостоке политический орган, осуществлявший функции правительства на оккупированной большевиками части территории Польши; состоял из членов Польского бюро ЦК РКП (б) (председатель Ю. Мархлевский, фактический глава — Ф. Дзержинский). Провозгласил своим курсом «создание фундамента Польской советской республики».
86
Феликс Дзержинский (1877–1926) — лидер социал-демократической партии Королевства Польского и Литвы, впоследствии советский государственный деятель, основатель ВЧК. Феликс Кон (1864–1941) — историк, этнограф, публицист, общественный и политический деятель, один из руководителей Польской социалистической партии. С февраля 1917 г. жил и занимал различные руководящие посты в России. Эдвард Прухняк (1888–1937) — деятель польского и международного рабочего движения.
Вечером они остановились у сожженного костела, при котором был яблоневый сад. От запаха гари свербело в носу. Желтые фары «форда» осветили упавшую колокольню. Висящий на цепи колокол касался земли.
Они развели костер. Ели хлеб с яблоками. Пили водку. Лошади жевали овес из привязанных к мордам торб. Караульные сменялись каждый час.
Командир казачьей полусотни нашел в саду молодого ксендза.
«Что вы здесь делаете?» — зевнул Розенталь.
«Жду, пока наши вернутся. Приходский священник в армии. Я сторожу костел».
«Шпион?» — спросил командир.
«Дурак!» — засмеялся Розенталь.
«Все попы — враги советской власти!»
В костер подбросили веток. Вспыхнул огонь.
«Еврей?» — тихо спросил Розенталь.
«Выкрест, — сказал ксендз. — А вы тоже еврей?»
«Нет!»
«Поляк?»
«Коммунист», — сказал Розенталь.
Утром казаки расстреляли ксендза.
«Он бы навлек беду. Я за вас отвечаю головой», — объяснил командир.
Подъехала «четверка». Мы сели в первый вагон. Не успел кондуктор пробить билеты, как трамвай тронулся. Хватаясь за кожаные петли, мы добрались до скамейки. В вагоне никого больше не было. Колеса немилосердно стонали. Появился костел Святого Михала.
— Война, — качала головой мать. — Нельзя говорить такие вещи. Завтра Йом-Кипур. Еще Господь Бог услышит и запишет в книгу.
— Да он просто болтает всякую чушь.
— Не верю я ни в какого ксендза-еврея.
— Фантазирует, — Михал махнул рукой.
— Нечего ему лезть в дела чужих детей!
Из мчащегося трамвая я увидел желтоватое окно с люстрой.
К обеду пришел пан Крауз, начальник Михала, заведующий экономическим отделом ЦК ППР [87] . Мать подала борщ, говядину со свеклой и клюквенный кисель. Это был прощальный обед — Михал переходил в Управление внешней торговли. Разговор шел о России, где оба провели войну. Михал вспоминал Орск. Заснеженные избы. Нефтезавод. Колонны заключенных. (Я думал, что говорят «пленные».) Пан Крауз допил чай и отодвинул стакан.
87
Польская рабочая партия.