Олух Царя Небесного
Шрифт:
Сверкнуло. Вдруг я увидел гусар. Они ехали по направлению к костелу Святого Михала. Колонна выползала из лугов, расположенных еще дальше улиц, которые были видны с балкона. Бешеные глаза коней. Развевающиеся гривы. Зады с хвостами. Рыцари в доспехах. Золотые шлемы и мечи в руках, защищенных наручами. Длинные, до земли, плащи. Между гусар, держась за седла, бежали солдаты, у которых я в Лиготе отрезал закрывающие затылки поля касок. Тонкие, как жало, штыки позвякивали о каски с орлами.
Сверкнуло. Орлы в коронах. Черные береты. Зеленые мундиры. В высокой траве мелькали лошадиные ноги и головы в немецких касках с бело-красными [66]
66
Цвета польского флага.
Сверкнуло. Гусар, ехавший первым, повернулся ко мне, словно намереваясь что-то сказать.
Но тут я услышал стук копыт и посмотрел вниз на мостовую. Маленькая лошадка волокла телегу, нагруженную чем-то черным. Рядом шел мужик, держа в руке поводья. Когда они скрылись под балконом, я поднял голову. Гусар уже не было. Телега выезжала из-под балкона.
— Земля! — закричал мужик. — Земля для цветов!
Я поел поджаренной картошки и лег спать. Мне снилось, что под кроватью бегают вырезанные из бумаги зеленые мальчишки. Присоединившись к ним, я заметил на спинах у них штампы ЮНРРА [67] . Они то сбивались в кучу, то рассыпались. Некоторые были очень бледные. Я проснулся весь в поту. Мне казалось, что под кровать лезут немцы.
67
Администрация помощи и восстановления Объединённых Наций (United Nations Relief and Rehabilitation Administration) — международная организация, созданная в ходе Второй мировой войны государствами — участниками антигитлеровской коалиции с целью оказания помощи населению стран, освобожденных от немецкой и японской оккупации.
У Королевы Ядвиги
Утром мы вышли на Пулавскую. На матери был желтоватый в коричневую полоску костюм, а на мне — брюки гольф с пряжками. На спине ранец. Мы пересекли улицу Мальчевского. Поравнялись с железной оградой, за которой в глубине заросшего деревьями двора стоял длинный дом с несколькими подъездами. Из открытого окна с выставленным на подоконник горшком с пеларгонией неслись негромкие звуки радио:
Слезами залит мир безбрежный, Вся наша жизнь — тяжелый труд, Но день настанет неизбежный, Неумолимо грозный суд! [68]68
Первая строфа песни «Красное знамя» (автор слов львовский поэт и социалистический деятель Болеслав Червинский), которая с 1883 г. стала гимном польского пролетариата. (Пер. В. Акимова.)
Мы свернули в улицу Воронича, которую я видел с балкона. Возле школы имени Королевы Ядвиги мать поправила мне волосы и пригладила брови.
Классным руководителем был ксендз. Мы застали его в пустом классе — дети ушли на физкультуру. Переложив четки в левую руку, он поздоровался с нами. Я снял ранец. Он спросил, что я читаю.
— «Дэвида Копперфилда», — ответила мать.
— Печальная книжка.
Мать наклонилась к ксендзу.
— Только мы с ним остались в живых, — тихо сказала она. —
— Страшные времена.
— Я не хочу, чтобы его дразнили.
— Да кто же станет его дразнить? — удивился ксендз.
На спортплощадке девочки перебрасывались теннисным мячом. Мальчишки выстроились в очередь на некотором расстоянии от лежащей на двух столбиках тонкой палочки. Ксендз представил меня учителю физкультуры и вернулся в дом.
— Встань сзади, — велел мне учитель и засвистел в свисток.
Стоящий первым мальчик с бело-красной повязкой на рукаве перепрыгнул через перекладину и встал за мной. Свисток. Следующий. Вскоре я оказался в середине очереди. Поглядел на палочку. Она доставала мне до пупа.
— Теперь ты, — кивнул мне учитель. Я сбил перекладину.
— Еще раз.
Высоко поднимая ноги, я побежал прежним путем. Тихонько позвякивали пряжки на гольфах. Я не знал, как лучше оттолкнуться от земли. Опять сбил палочку со столбиков.
— Не могу.
— Можешь, — сказал физкультурник. — Раз другие могут, значит, и ты сможешь.
Разбегаясь, я решил оттолкнуться правой ногой. Но, услыхав смех девчонок, сбился и перед перекладиной остановился.
— Отдохни, — сказал физкультурник.
За партой я сидел один. Мой сосед куда-то пересел. Слышно было, как скребут перья о стенки чернильниц. Вечное перо было у одного только Михальского, который сидел передо мной. Дежурный с бело-красной повязкой стрелял в меня бумажными шариками. Я прятал шарики в карман.
На последнем уроке был классный час. Ксендз сел на кафедру и, покачивая торчащими из-под сутаны узконосыми туфлями, спросил у девочек, что было сегодня в классе. Они пожаловались, что дежурный выпил чернила из чернильницы на кафедре.
— Как это выпил? — удивился ксендз. Все захихикали.
— Она была пустая, — пробормотал дежурный. Ксендз отправил его за чернилами. Дежурный вернулся с большой бутылкой и наполнил учительскую чернильницу. Ксендз поручил ему проверить все чернильницы. Переходя от парты к парте, дежурный подливал чернила в чернильницы. В мою он тоже стал наливать, хотя она была полна. Чернила потекли в сторону тетради. Побоявшись испачкать гольфы, я выскочил из-за парты. Михальский левой рукой спас тетрадь.
— Что происходит? — спросил ксендз.
Дети расхохотались.
— Она была полная, — буркнул дежурный.
— Извинись! — Ксендз перестал болтать ногами.
— Зачем он сюда пришел?
— А куда ему было идти?
— В Палестину, — шепнул дежурный.
— Куда? — не расслышал ксендз.
— Я сказал «извиняюсь».
На улице я достал из ранца завтрак и развернул бумагу.
— Евреи убили Иисуса Христа, — прокричал мне вслед дежурный.
Рот у меня был забит хлебом с ветчиной.
— Прислужники русских!
Я с трудом проглотил кусок.
— Коммунисты!
— Я скажу ксендзу!
Он отцепился. Я продолжал есть. У ограды, за которой стоял длинный дом, выбросил в кусты пахнущую ветчиной бумагу.
С тех пор после уроков я оставался в классе, дожидаясь, пока все уйдут из школы. Однажды (в тот день лил дождь) я увидел в окно, что завуч останавливает выходящих и направляет обратно в школу. Из любопытства я выглянул в коридор. Все шли в физкультурный зал. Я тоже пошел и сел под лесенками, с которых свисали толстые веревки. Мальчишки обкручивали ими шеи и изображали висельников. В зале шептались и хихикали. Сторожа принесли из учительской стол и поставили рядом с кожаным конем для прыжков. Окна закрыли. Стало жарко и душно. Появился взмокший завуч и какой-то человек в кожаном пальто. Они залезли на стол.