Омеги
Шрифт:
Здесь всё было по-простому, ряд тросиков, вбитых в стену. Очень жаль, что нет скамеек, здесь никто не озаботился удобствами рабов.
Скучно стоять на тросе.
Поговорить даже не с кем, несколько людоящеров тупых и жестоких тварей, просто и без эмоций, сидели на земле. Потому-то и сидят, что в рванине, им то что. Можно привалиться к доскам стены и поспать, или просто посмотреть на небо, или потрещать со своими.
А на мне приличное, хоть и бедненькое платье, и чулки, если я
Я не хочу начинать службу человеку с порчи одежды.
77-я стоит тоже рядом и уже переминается с ноги на ногу.
Мне проще, я привычная, хоть и ноги тоже уже гудят.
Честно говоря, надо подойти к ней, ударить в солнечное сплетение и слегка повоспитывать, надо припомнить её хамство, про мои заросли, и про язычок, и про смешки за спиной. Но нет злобы. Нет настроения бить. Да и спешить не стоит. Она подомной, и я устрою ей воспитание, но дома и в отсутствие Хозяина.
Да! Не хочется, чтобы он увидел, как я ей мозги вправляю, он добрый человек, не стоит ему показывать лишнего.
Нет неправда. Я не должна обманывать себя. Я не хочу её бить. Человек читал такие красивые стихи мне, мы обнимались. Он тёплый. Я хочу его как мужчину, он нежный и толстый, и он добрый.
И я хочу быть доброй.
77-я демонстративно отстегнула защепку с ошейника. Так, опять начались проблемы, а ведь я не хотела тебя бить.
— Стоять! — я добавила в голос стали.
— Да иди под хвост. Ты пёстромордая. — отмахнулась 77-я.
— 77-я. Именем. Бога. Аме. Приказываю. Стоять. — я чётко говорила каждое слово, устремив мысли к Рабскому Богу.
Стерва застыла как вкопанная, как ни странно, её удалось покорить много проще чем я ожидала. Это был страшный риск, Бог мог не ответить, и я бы потеряла над ней всё что с таким трудом приобрела.
Я снова прицепила её защепку на ошейник.
Пару минут ничего не происходило, 77-я стояла. Но потом всё-таки переборола себя.
— Мне отлить надо. — смирив гордыню она обратилась ко мне.
Мой мочевой пузырь намекал что и мне не плохо было бы тоже сходить на край выгребной ямы, но там тёрлись чужие рабы и пара звероящеров, лучше пусть у меня из ушей потечёт, чем я стану рисковать своим будующим. Рабы бывает нападают на девушек. А мне невинности лишиться надо сегодня в постели с Хозяином.
— Ты 77-я должна обращаться ко мне либо «Первая рабыня», либо «полу-Госпожа Пеструшка» — я сразу показала, что не потерплю нахальства.
— Да, ты кто такая!? Как ты смеешь требовать такого от меня! От Одноцветной! — стерву распирала ненависть ко мне.
Я без замаха ударила ей по щеке. Сочный шлепок. Даже людоящеры на нас посмотрели.
— 77-я ты не забывай кто ты и, кто я — я твёрдо поставила её на место. Даже не глянув в её сторону.
— Я тебе не 77-я у меня имя есть! — уцепилась она за последнею соломинку своего прежнего я.
— Как тебя зовут? — я спросила,
— Я Ак… Аку… А… Меня зовут Ак-к-к… из Клана… Клааана… из… — горло 77-й издавала булькающие звуки.
Всё рабы по первости не могут смириться что у них забрали всё, положение в обществе, семью, статус, свободу, имущество.
Но больше всего мы не можем понять и принять, что у нас забрали имя, данное родителями и Фамилию семьи. Рабские Боги съедают наши имена, их больше нет.
И я Вам мои читатели никогда не скажу, как меня зовут, из какого я клана, и кто мои родители. Не потому, что это такая уж тайна, и не потому, что забыла, нет памяти не лишают, просто мы не можем произнести это вслух. Никак не можем.
Но, так и быть!
Хотите знать всё про меня и про семью?
У меня на обратной стороне фотографии всё записано кто где, и я там тоже. Мама написала, когда меня в рабство отдавали.
Вот она моё фото, смотрите, вот это наша фамилия, это имя моего отца, это мамы, сестрёнки, с низу имя моего братика. А вот это, ну, где я пальцем указываю это моё имя…
— Акт… Акку… Гоо… — 77-я пыталась бороться с волей Бога.
Я так же скулила. Пока мне подзатыльников не наподдавали.
Ещё одна пощёчина, и злоба в глазах 77-й.
— Заткнись дура, пока голова не разболелась, будешь тупить, потом черепушка от боли начнёт раскалываться. — я дала переварить её мысль и продолжила, — нет у тебя имени больше. Я была у прежних хозяев «Младшей», в училище «76-й», пока Хозяин не даровал имя «Пеструшка», а ты в училище числишься 77-я я в документах читала. Так и будешь зваться пока Хозяин не переименует.
— Ты врёшь! Ты всё врёшь! Пёстрожопая! — перешла на визг 77-я, — Человек меня по имени зовёт, дура!
— По имени! По имени! Ак-о-а… Акт-т-т-т… Ак-к-ка… — она опять сорвалась на бормотание.
Под моим насмешливым взглядом её бормотание перешло во всхлипывания.
Она повернулась к стене и разревелась как девчонка.
Сквозь рёв было слышно только «Ненавижу», «Ненавижу», «Ненавижу».
Это хорошо, всем нам надо прореветься пока Хозяева не видят. Я зарёванная приехала к Первым хозяевам, и там весь вечер проревела в передник Старшей. А сколько слёз в училище, выплакала. У-у, и не сказать. Но ничего. Не померла.
А вот что ревёт это хорошо, хуже, когда молчит. Мне Старшая по на рассказывала, про таких, бывшие-люди в себе замыкаются, и с ума сходят. Таких в прислуге не держат, невозможно им что-то поручить делать, да и будет такая служанка как тень слоняться с кислой мордой, только глаза хозяевам мозолить. Таких сразу в Лен на поля отправляют.
Мне стало жалко её. Я просто вспомнила как сама так же ревела. Я, не думая о том, что должна вести себя как Первая, просто обняла её и дождалась пока она успокоится.