Омут твоих глаз
Шрифт:
Когда я забеременела, то пришлось переводиться на заочку. Для меня это было трудно. Понимала, что теряла многое, поэтому занималась сама, ходила на курсы и всячески поддерживала и наращивала свои знания, чтобы совсем не отупеть. Хвала небесам, справилась со всем. Я вообще, если оглянуться, оказалась очень выносливой женщиной, хоть памятник ставь посмертный. Потому что я в какой-то момент поняла, что еще немного, и протяну от своего бешеного ритма жизни ноги. А после рождения Агаты я перестала быть на себя похожей.
Помню, как было трудно с ней маленькой, но еще труднее оказалось быть нянечкой в садике. Выйти на
Придя вечером домой, мы не могли оторваться друг от друга, а мне нужно было подработать. Так и сидели: я перед учебниками, Агата у меня на коленях. Мы с ней даже на защиту моего диплома ездили вместе, на все сессии. Не с кем было ребенка оставить, так что таскала с собой везде.
Вот же времена были…
Оторвав глаза от ноутбука, я вышла из кухни, чтобы посмотреть, чем занимается дочка. Она на кровати рассматривала книгу, хмуря свои ровные бровки.
– Мам? – дочь подняла на меня глаза.
– Любуюсь, – только и сказала, посылая ей воздушный поцелуй.
Ею все любовались – такой спокойной и внимательной, вот только дома, устав от тяжелого и выматывающего дня, она могла весь вечер плакать и неспокойно спать ночью.
Вернувшись за работу, я выключила компьютер через полчаса, разумно полагая, что теперь-то мне спешить некуда. Мои вечера размеренны и тихи, значит, я могу себе позволить и отдых.
– Мама, там снег пошел!
Я подошла к Агате, которая прижалась носиком к стеклу и наблюдала за роем белых пушистых снежинок, которые медленно и лениво опускались на землю.
– А пойдем гулять, – внесла предложение, которое дочка с большой радостью поддержала.
Уже через двадцать минут мы стояли у подъезда, задрав головы и наслаждаясь хорошей погодой. Я же попутно отмечала, что моя нервная и сильно пошатанная система, находясь в состоянии покоя, начинает приходить в себя. Совесть, которая раньше меня мучила, перестала своим писклявым голоском шептать на ухо, что нельзя оставлять родителей одних. Что так настоящая дочка не поступает.
Я же ей так же тихо сказала, что кроме меня у родителей есть младшая сестра, которая имеет те же обязанности, что и я: заботиться, звонить и оберегать. Раз уж так вышло, что все это время данные обязательства были на мне, то пора бы и ей подключиться к этому нелегкому процессу. Уж сколько сил я потратила на них, а сколько денег было мною переведено. Страшно представить. Вот только я присылала родителям их не для того, чтобы те передали средства любимейшей дочери, а чтобы купили продукты и лекарства. Ну да ладно, теперь-то я никого на себе тянуть не буду. Достаточно, я считаю.
Взявшись за руки, мы медленно вышли на одну из улиц, которая вела к центральному парку. Спрятав нос в снуд, я просто наслаждалась тем, что совсем скоро вокруг меня начнется предпраздничная суета, и, если повезет, уже после Нового Года я смогу смело взять ипотеку, чтобы купить
– Когда я вырасту, – неожиданно начала говорить Агата, – то куплю нам с тобой дом.
– Дом? – удивилась.
– Ага, – мечтательно протянула дочка, – в два этажа и с качелями в саду.
– Ого, – рассмеялась, – это отличная мечта для того, чтобы ее осуществить.
Потом мы фантазировали о том, как проведем Новый Год и праздники, ведь поехать никуда не сможем. А вот просто погулять, сходить на горку, может, в театр – вполне в наших силах.
Домой мы вернулись через час. Немного уставшие, но довольные, почти сразу же легли спать, чтобы наутро заняться каждая своими делами. Я доделала первый перевод, а Агата пригласила новую подругу в гости. С ней в комнате они громко хихикали, уж не знаю, о чем именно разговаривали.
В обед, покормив девочек, решила прогуляться по магазинам, потому что мне тоже хотелось если не обновить гардероб, то что-то новенькое в него купить. И да, это не прихоть, а скорее необходимость. Увы, но, уезжая в этот город, я собрала все вещи дочери, но пришлось оставить часть игрушек. Забрала всю свою верхнюю одежду и обувь, часть качественных костюмов, юбки, блузки. Кроме этого то, что быстро складывалось и занимало мало места. Поверх одежды складывала украшения, коих было с гулькин нос, свои наработки, словари, компьютер.
Надо было и раньше все собрать, да только я рассчитывала, что мужа бывшего так быстро из-под ареста не выпустят. Он мне часто угрожал, точнее, как только я поставила ему жесткий ультиматум и перестала впускать в квартиру, он словно с ума стал сходить. Если до этого я худо-бедно поддавалась на уговоры якобы повидать дочку, то, когда поймала этого товарища на воровстве, поняла, что с ним нельзя по-хорошему. Вот с того момента, как Лёню выпроводила, словно окончательно подписала себе приговор. Он начал звонить, но не тогда, когда трезвый, а когда набирался смелости у бутылки. И в мою сторону первоначально летели оскорбления, потом пылкие признания в любви и желание вернуться в семью. Потом снова все повторялось по кругу. В какой-то момент я перестала брать трубку, так этот ненормальный стал звонить дочери.
Естественно, я была против этого. Снова ссора, снова ор, в котором я впервые расслышала первые нотки помешанного человека.
– Ты будешь со мной или ни с кем, – говорил Лёня, – ты ведьма, приворожила меня! Ни одну женщину не хочу!
– Это тебе к врачу надо, он витаминчиков выпишет, – серьезно говорила, все больше опасаясь с кем-либо даже пересекаться. Ведь мне неоднократно казалось, что Леонид за мной следит.
Теперь все наши разговоры я записывала на диктофон, чтобы были доказательства: мне и моей дочери угрожает опасность. В одной такой записи четко говорилось, что меня Лёня убьет собственными руками и закопает в лесу за городом, а дочка ему не нужна, пусть живет в детском доме. Помню, как побежала писать заявление, как предъявляла запись. Но вот помощи…Ее не получила.