Он между нами жил... Воспомнинания о Сахарове (сборник под ред. Б.Л.Альтшуллера)
Шрифт:
Мы научились у Сахарова применять ту же тактику на более низком уровне. Запад был полон советскими учеными, инженерами, администраторами и даже агентами КГБ, все они выполняли собственные задания и не хотели, чтобы им докучали вопросами об отказниках. Какой-нибудь дружелюбный агент КГБ, желающий завязать контакты с важными людьми, собрать разведывательную информацию и распространить дезинформацию, обнаруживал, что ему приходится терять половину времени, отвечая на вопросы о Сахарове, Орлове и Щаранском. С неудовольствием докладывал он об этом своему начальству. Западные средства массовой информации были важны для русских, которым не хотелось, чтобы их пропаганда попадала на последние страницы, а отказникам посвящали бы передовые статьи. Все, что мы делали, чтобы поддержать живой интерес к
Во время сахаровской голодовки Томар Фейгин-Янкелевич, мать Бориса и Ефрема Янкелевичей, попросила меня помочь организовать демонстрацию против советского нобелевского лауреата Николая Геннадиевича Басова, игравшего, как говорили, активную роль в осуждении Сахарова. Басов собирался принять участие в Международной конференции по лазерам в США. Я не нашел никого в Израиле, кто бы ехал на эту конференцию, но послал телеграммы с информацией о визите Басова своим друзьям, включая профессоpа Морриса Припстейна из Калифорнийского университета в Беркли, председателя SOS. Припстейн не знал никого из участвующих в конференции по лазерам, но обнаружил, что Басов принимает участие и в другой конференции в Сан-Франциско. Он организовал демонстрацию видных американских ученых, включая одного нобелевского лауреата, которая была описана в больших статьях с фотографиями в двух центральных газетах и в нескольких заметках в шести более мелких газетах. Копии он послал мне, приложив письмо: "Я вложил сюда копии откликов в прессе на нашу демонстрацию против Басова, которую мы организовали в результате Вашей телеграммы. Мы не знаем, приедет ли он, так как организаторы конференции в Сан-Франциско стараются сохранить это в секрете. Однако мы узнали из близких к Басову источников, что наша демонстрация произвела на него сильное впечатление". Не знаю, насколько это помогло Сахарову. Но советские руководители, безусловно, узнали об этом.
Мои контакты с Андреем Сахаровым начались в 1966 г., задолго до того, как мы встретились. Тогда Сахаров со своим коллегой Я.Б.Зельдовичем опубликовал статью, в которой они ссылались на четыре работы, проведенные Вейцмановским институтом: на две статьи Харари и Липкина, статью Липкина и статью Вейцмановской экспериментальной группы высоких энергий. В то время мы не знали о его работе, а в упомянутой статье содержалось любопытное примечание, указывающее на то, что он не знал о том, что делаем мы. Примечание начиналось так: "В ходе обсуждений на летней школе на озере Балатон (Венгрия) Боб Соколов из Беркли развил гипотезу аддитивности полных сечений при высоких энергиях…" Сахаров не знал, что Боб Соколов приехал на Балатон, проведя несколько месяцев в Вейцмановском институте, и что он докладывал в Реховоте о работе нашей группы.
О том, что группа Сахарова и наша группа работали над одним и тем же, мы не знали вплоть до 1980 г., когда Сахаров оказался в горьковской ссылке и его рукопись была вывезена из Советского Союза его другом, который пытался опубликовать ее в Соединенных Штатах. Я был в то время в командировке в США, и меня попросили прочитать статью и дать на нее рецензию. Американцы хотели исключить любое подозрение в том, что они опубликовали статью по чисто политическим причинам. Я был поражен, обнаружив, что содержание этой статьи почти полностью совпадает с тем, чем я занимался в течение нескольких лет.
Я немедленно начал ссылаться на работу Сахарова во всех своих лекциях и докладах в связи с собственной работой, отмечая, что те же результаты получены Сахаровым в Горьком. Директор итальянской летней школы на Сицилии профессор Антонио Зикики был очень этим удивлен. Он сказал, что эта работа Сахарова должна стать как можно более известной. Русские распространяли слухи, что Сахаров, конечно, великий человек, но теперь уже стар, его способности угасают, так что он изолирован в Горьком для собственного же блага. В моих руках было доказательство того, что это ложь.
Зикики попросил меня написать об этой сахаровской работе популярную
Так началась длительная кампания, имевшая целью сделать научную деятельность Сахарова достоянием широкой общественности. Было достаточно известно о его борьбе за права человека и о преследованиях, которым он подвергался. Но важность и значение его научных работ не были столь широко известны. Мы действовали по трем направлениям:
1. Показать, что Сахаров все еще активно занимается наукой и что слухи о его одряхлении ложны.
2. Изложить любопытную историю о его научной работе и контактах с Институтом Вейцмана. Подобные сюжеты могли оживить интерес печати и телевидения, помогая держать Сахарова в центре внимания. За короткое время общественность и средства массовой информации пресытились историями заточения Сахарова в Горький. Было трудно публиковать новости о Сахарове в прессе. Научный аспект мог предоставить новые возможности для появления статей.
3. "Тема Галилея-Оппенгеймера". "Сегодня мир помнит имена Галилео Галилея и Роберта Оппенгеймера, в то время как имена их преследователей забыты". Научные достижения Сахарова вполне достаточны, чтобы остаться в истории, и это не смогут стереть из памяти людей ни Брежнев, ни Андропов. Они должны позаботиться о том, что будут думать их внуки, изучая в школе труды этого великого ученого.
Сразу после летней школы в Сицилии я послал Сахарову письмо и несколько оттисков своих работ. Письмо не дошло, однако оттиски Сахаров получил. Он ответил открыткой, которую переслал своей падчерице Татьяне Янкелевич в Бостон. Она не знала, что я в Америке, поскольку Сахаров не видел моего письма. Так как в статье был указан Вейцмановский институт, она, естественно, послала открытку Борису, брату своего мужа Ефрема, который был в то время аспирантом в Институте Вейцмана. Она также приложила копию сахаровской рукописи, не зная, что она у меня уже есть. Но Борис в это время проходил военную службу и передал все Эдуарду Трифонову, сотруднику института, который знал меня, но не представлял, в чем было дело. Он переслал материалы мне в Чикаго с сопроводительным письмом о сахаровских рукописях. Сначала я подумал, что они напрасно беспокоились, посылая мне копии статей, уже имевшихся у меня. Я уже был готов выбросить все это, когда из пакета выпала открытка, и я, наконец, понял, что получил нечто весьма важное.
По совету Курта Готтфрида я послал Джессике Мэттью в "Вашингтон пост" письмо с копией этой открытки. Несколькими днями позже письмо появилось в передовой редакционной статье под заголовком "Голос из мрака". Потом открытка появилась во многих газетах и журналах, включая "Интернэшнл гералд трибьюн", "Сан-Франциско хроникл", New Scientist, Science News и в книге Сноу «Физики». Рассказ об этом был передан по "Голосу Америки" на русском языке, услышан в Москве друзьями Сахарова и передан Сахарову через Елену Боннэр. Вскоре он послал мне вторую открытку, которая опять обошла средства массовой информации.
События развивались таким образом, что эту историю могли рассказывать очень по-разному в самых разных аудиториях — от научных семинаров до клубов. Я написал письмо редактору журнала "New Scientist", в котором полностью поддерживал использование ими моей открытки, но также удивлялся тому, что они не известили об этом меня. Ответ содержал извинение, а также просьбу написать статью о научных работах Сахарова.
Я ответил, что он сделал так много и в столь различных областях, что никто не смог бы в одиночку объять все это. Я согласился написать статью по близким мне вопросам и предложил добавить еще две статьи о его вкладе в другие области физики. Результатом был выпуск журнала "New Scientist", приуроченный к конференции в Нью-Йорке, которая была посвящена шестидесятилетию Сахарова, с фотографией Сахарова на обложке, редакционной статьей "Благородный диссидент" и тремя упомянутыми статьями с предисловием.