Он не любит меня
Шрифт:
У моей матери даже не было машины. Единственной машиной, в которой я когда-либо ездила, был старый потрепанный Форд моего отчима, который пах смертью и сигаретами. Запах смерти лучше всего описать как запах метамфетамина и героина, когда куришь из трубки. Он пахнет ужасно. Были времена, когда я не могла вывести его из носа. Я почти уверена, что он прилипал к моей одежде. Мне было так неловко, что я приходила в магазин и распыляла на одежду любой тестер, который у них был, при любой возможности. Особенно перед тем, как я навещала Кая. От него всегда приятно пахло. Не то чтобы я прикасалась носом к его коже или рубашке, хотя эта мысль время от времени приходила мне в голову. Я никогда
— Мне жаль, что нам пришлось встретиться при таких обстоятельствах, Руби, — неловко обращаясь ко мне, отец, отрывая меня от собственных мыслей. Я все еще довольно зла. Я понимаю, что он не знал, где я была или как меня воспитывали, но он также знал, что ребенок, которого он помог создать, возможно, существовал. Ребенок, которого он никогда не заботился достаточно, чтобы искать или узнать наверняка, что я была абортирована. Он поверил на слово моей матери Марианне после того, как она солгала ему.
Если бы он только знал, что я ближе, чем он думал.
Я закатываю глаза и складываю ладони вместе, прижимая короткие ногти к руке, оставляя маленькие полумесяцы на коже ладони.
— Я Рубиана, — сухо отвечаю я.
— Что?
Я знаю, что он меня услышал. Только те, кто меня знает, называют меня Руби, и эти немногие — друзья, которых я приобрела на этом пути, которые помогли мне выжить в колонии для несовершеннолетних, и приемной семье. Дети вроде меня, у которых дерьмовые родители и нет никаких возможностей. Дети вроде меня, у которых есть матери и отцы, которые знают об их существовании и которым наплевать на них. Отцы, которые не хотят их искать и предпочитают, ничего не знать. Отцы, как тот, что рядом со мной, который был рад стереть меня, как ошибку, написанную карандашом.
— Я сказала, что меня зовут Рубиана.
— Социальный работник сказал, что тебе нравится, когда люди называют тебя Руби.
— Это зарезервировано для людей, которые заботятся обо мне. Для тебя я Рубиана.
Я слышу, как он громко выдыхает. Я никогда не просила его признавать мое существование. Я не просила его отвечать на судебную повестку, хотя по закону он, вероятно, должен был это сделать, поэтому он сделал это сам. Я приняла идею, что у меня нет отца, а теперь мне приходится принимать тот факт, что он существует и находится прямо рядом со мной.
— Моя жена Кэролайн рада познакомиться с тобой. Я понимаю, что ты на меня сердишься, но все, о чем я прошу, это чтобы ты не вымещала злость на моей жене или сыне. — Говорит он, почти как предупреждение. По крайней мере, я так это воспринимаю, но я немного озлоблена, и все, что он говорит, заставляет меня краснеть.
Я саркастически ухмыляюсь. Вот оно. Я та, кто нарушает привычный уклад их жизни.
Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на его профиль, пока он ведет машину по улице.
— Почему бы тебе не сделать всем нам одолжение и не вернуть меня обратно.
Он бросает на меня короткий взгляд.
— Что?
— Я сказала, отвези меня обратно в социальные службы и оставь там, или ты можешь просто выпустить меня прямо здесь. Можешь сказать им, что я сбежала. И тебе больше не придется иметь со мной дело.
Мои глаза жгут слезами гнева. Интересно, зачем он вообще взял меня к себе. Мне почти восемнадцать, и я бы предпочла отбывать наказание буквально в любой другой должности. Почему его вообще волнует, что со мной происходит, если его это никогда не волновало последние семнадцать лет?
— Извини, Рубиана. Я не могу этого сделать.
— Почему нет? Тебе не обязательно меня забирать, ты же знаешь. Правительство много
Он фыркает.
— Сомневаюсь, ведь ты имела дело только с судьями и судебными приговорами. — Он смотрит на меня, изучая мои мешковатые штаны и черную выцветшую толстовку с капюшоном, которые я нашла в коробке с одеждой, оставленной для бездомных. Одежду, которую никто не будет носить, потому что она изжила себя и изношена. Но она достаточно хороша для отбросов системы. Я перестала беспокоиться о цветах или дырках в одежде, которую я получу. Но я провожу черту, если она не подходит. И если я собираюсь украсть — одолжить — это должно быть что-то достаточно хорошее, чтобы не выглядеть как полностью благотворительный случай.
— Это было бы к лучшему. Тебе не обязательно приводить к себе домой к идеальной жене и сыну дочь, которую ты явно никогда не хотел. Я могла бы быть как одна из тех собак, которых вы оставляете в приюте, когда хозяевам они больше не нужны. Я имею в виду, я не буду думать о тебе хуже, чем сейчас.
Я задела нерв, потому что он пристально смотрит на меня, сжимая кожаный руль и я наблюдаю, как он вращается, пока его дорогие золотые часы блестят. Я поворачиваю голову и вижу, как он въезжает на подъездную дорожку впечатляющего дома. Белые внешние стены, черная отделка вокруг окон, зеленые пышные газоны и красивые квадратные фары, которые должны сверкать, когда включаются фары. Подъездная дорожка из белого бетона с зеленой искусственной травой, разделяющей квадраты равномерно. Слева припаркован внедорожник Мерседес, а справа — приподнятый грузовик Додж Рам последней модели с черной краской и большими шинами.
Затем он нажимает кнопку на своем седане и ставит машину на парковку. Он наклоняет голову и смотрит на темные деревянные двойные двери впечатляющего двухэтажного дома. Он вытирает рукой лицо и поворачивает голову, чтобы увидеть, что я смотрю прямо перед собой. Честно говоря, я ничего не должна этому человеку или его семье, и не хочу, чтобы они мне что-то давали. Я понимаю, что это не вина его драгоценной жены или сына, но это и не моя вина, и я не просила ничего из этого.
— Рубиана, мне жаль, что тебе пришлось пережить. Я не знаю, что сказать или что я мог бы сказать, чтобы все исправить. Все, что я знаю, это то, что я принял решение и буду его придерживаться. Я не ожидаю, что ты полюбишь меня или простишь меня в любом случае. У тебя есть полное право чувствовать разочарование и злость на меня, но, пожалуйста, направь это на меня, а не на Кэролайн или Тайлера. Они приняли мое решение, и они оба считают, что я сделал правильный выбор, взяв тебя… и каждый из них признает, что ты моя дочь. Я говорил с судьей на слушании, и она согласилась, что это будет хорошо для тебя. Я знаю, что у тебя была тяжелая жизнь, и если бы я знал… — он замолкает, делает глубокий вдох и продолжает. — Мне жаль. Я не знаю, что делать или как вообще с тобой разговаривать. Просто, пожалуйста, попробуй. Это все, о чем я прошу. Когда ты закончишь школу, ты сможешь делать все, что захочешь. Иди, куда хочешь. Я не буду держать тебя в заложниках дольше, чем того требует суд.
Я скрещиваю руки на груди, слушая его. Но все, что я слышу, — это его чувство вины. Дело не во мне, а в нем самом. Я понимаю. Все хорошо. Ему жаль… Поэтому я делаю то, что делала долгое время… Я смотрю на дом перед собой, как на свою следующую тюрьму. По крайней мере, это лучше, чем приемная семья, я полагаю. Мне нужно выполнить несколько пунктов: закончить последний год обучения, получить диплом, а затем я уеду отсюда. Тогда я смогу начать свою жизнь на своих условиях и отвечать только перед собой.