Он пресытил меня горечью, или Так тоже можно жить
Шрифт:
— И взаимной преданности он добивается насилием?
— Это ты про Андрюху?
Таня кивнула, хотя имела в виду себя.
— Вообще-то Андрея трудно назвать другом, они два дня знакомы. И Макс здесь, конечно, свалял дурака. Они уже помирились. Макс бывает вспыльчивым, но редко, и поверь мне, если для друга что-то надо, он в лепешку разобьется, а сделает.
— Это тебе надо в лепешку разбиться, а для него, при его-то возможностях — раз плюнуть. А тебе за это приходиться расплачиваться. Ты же ему служишь, просто тебе приятно думать, что это дружба.
— Служу? Как?
—
— Но я действительно хотел извиниться перед тобой. А ты все мои поступки расцениваешь желанием угодить Максу.
— А на пляже? Сразу доложил своему хозяину.
— Ты ничего не понимаешь. Да что с бабой разговаривать! — он с досадой махнул рукой. — Для тебя мужская дружба — пустой звук.
Спорить с ним было бесполезно, но она все-таки сказала:
— Может, ты и веришь в мужскую дружбу, а Максим этим ловко пользуется.
Она замолчала, потому что к ним приближался Максим. Он вышел из воды, его тело блестело на солнце. Максим бросил рядом с ними полотенце на траву и лег на живот, подложив под голову руки:
— Об чем беседуем?
— Ты — счастливый человек, Макс, — Сашка стал опять самим собой, веселым и остроумным. — Вот эта девушка ни о чем не желает говорить, кроме как о тебе. Максим — то, Максим — се.
— Вы обсуждали мою личную жизнь? Надеюсь, ты не рассказал, как в третьем классе в туалете один лоб из девятого класса заставлял меня разминать для него бумагу?
— А ты плюнул на нее и тогда он накостылял тебе по шее, запер в туалете, а сам ушел на урок?
— Да, у нас как раз была контрольная.
— Нет, конечно, не рассказывал.
— Хорошо. И не рассказывай никогда.
— Упаси меня бог!
Максим приподнялся на локте, и, взяв Танину лодыжку, вытянул сначала одну ее ногу, потом другую, а потом перевернулся на спину, устроив голову у нее на коленях. Саша встал:
— Пойду тоже искупнусь.
Они остались вдвоем. До этого Таня уже не один раз была близка с Максимом, но только сейчас она смогла заставить себя разглядеть его тело. Взгляд скользил по медовой коже, золотившимся волоскам, темнеющим на груди, спускался к плоской долине живота, упирался в аккуратный пупок, и оскальзывался, не решаясь опуститься ниже, возвращаясь к лицу. Если бы он был уродлив, ей было бы легче, по крайней мере, ее страдания были бы доступны пониманию другим, и у нее было бы больше оснований для жалости к себе. Да, она не смогла обнаружить никаких изъянов, кроме тонкого белого шрама на плече и темных волосков на груди. Может быть талия слишком длинная, но от этого его стан казался гибче.
— Ты на меня смотришь так, как будто хочешь съесть, — поймал Максим ее взгляд.
— Да ты не по зубам даже крокодилу, не то, что мне.
— Я рад, что ты это поняла.
Таня медленно сползла вдоль дерева вниз и легла на спину, Максим переложил свою голову ей на живот. Она подложила под голову руку. С неба сквозь листву дерева проливался солнечный сок.
Она проснулась, вся покрытая липкой испариной. Ей снился тягучий расплавленный сон, она не сразу поняла, где находится. Она села, случайно ударив рукой Максима по лицу. Он проснулся, замотал головой, тоже ничего не понимая. Солнце напекло
До отъезда на стоянке было тихо и безмятежно, у магнитофона сели батарейки, выяснять отношения больше никто не собирался.
Глава 7
На следующий день, в понедельник, она пыталась придумать, что сказать Максиму, когда он появится. Утром появились признаки того, что она не беременна. Это событие произошло точно в срок. Она почувствовала облегчение и почти благодарность Максиму. Это вызвало острый приступ ненависти к себе. Как бы она хотела сама заботиться о своей безопасности, но в аптеках даже «изделие N2» было дефицитом, не говоря уж о противозачаточных таблетках, а спираль нерожавшим женщинам не ставили. Позволяя Максиму заботиться о предохранении, она становилась более зависимой. А она не хотела зависеть от него так, чтобы испытывать потом к нему благодарность. Есть же на свете люди, которые, отбирая чужое, обкрадывая, получают еще в ответ «спасибо»!
Ей еще нужно как-то сказать об этом Максиму. За последнее время с нее как будто слой за слоем сдирали кожу. И чем больше она обнажалась, тем плотнее замыкалась в себе, стараясь сохранить хоть частицу своего «я». Сказать же Максиму о своем состоянии, для нее было все равно, что собственной рукой сбросить последний покров. И ведь намеков он не поймет, изображая недогадливость, заставит вывернуться наизнанку.
Как только она услышала лязг замка, Таня вышла в прихожую, чего раньше не делала. Довольный, что его встретили, Максим крепко поцеловал ее. Как только он отпустил ее губы, она сказала:
— Максим, я должна тебе что-то сказать.
— Я слушаю, — он улыбался.
— Максим, ты должен знать, что у женщин бывают такие периоды…
Он прервал ее:
— Менструация что ли началась?
Она молча кивнула, опустив глаза.
— Так радуйся, что не беременна, — сказал он и, обняв, снова прильнул к ее губам.
Она чуть не задохнулась от отвращения, что и в этом ее состоянии он не откажется от секса. Таня отстранилась от него и сказала:
— Но в такое время, я же не могу с тобой…, - она в смущении замолчала.
Максим прошел в комнату, привычно усевшись на диван. Таня прошла за ним и остановилась посреди комнаты. Он откинулся на спинку дивана и сказал:
— Ладно, я не буду трогать тебя в эти дни. Естественно, если они не будут повторяться каждую неделю.
Он опять вел себя так, что она должна испытывать к нему благодарность.
— И сколько это длится дней? — спросил он равнодушно, взяв со стола «Литературную газету».
— Пять, — выдохнула она, прислонившись к столу.
Максим кивнул, небрежно листая газету. Таня не шелохнулась. Пролистав газету, он отбросил ее на диван и встал.
— Что ж пойду, у меня еще куча дел, — сказал он и пошел в прихожую.
Резко развернувшись, он вернулся назад и подошел к ней ближе.
— Все нормально, старушка, — он легко провел пальцами по волосам.
Когда за ним захлопнулась дверь, Таня, сжав кулаки, бросилась на кровать. Боже, как ей было больно. Она разрыдалась.