Он пресытил меня горечью, или Так тоже можно жить

Маркина Татьяна

— Не бойся, работать тебе много не придется, утром грядки прополешь, тяпкой пройдешься — землю подрыхлишь, усы у виктории оборвешь, помидоры, огурцы соберешь, поесть приготовишь, вечером огород польешь. Вот, собственно, и все, если что забыл, потом напомню.

С тех пор как Максим рассказал о смерти Сухого, ей все меньше верилось, что он мог убить Берестову, даже не сам, а приказать кому-то. Но чем больше она убеждалась в том, что он не убивал раньше, тем больше казалось, что её-то он не отпустит живой, настолько он был одержим желанием заполнить ее жизнь собой, заменить ей друзей, школу, город своей персоной. И она не смогла сопротивляться ему.

Они поругались в первый же вечер.

Приехали они туда днем, выгрузили и разложили вещи.

Максим по просьбе Тани привез из дома книги — она не представляла, чем еще занять себя на даче, — в Нижневартовске у них не было дачи, Таня никогда не интересовалась жизнью растений, и мало чем могла им помочь. Но все равно прошлась по участку. Она была здесь в день рождения Александра, когда еще лежал снег, и сейчас ее пленило огромное множество цветов, особенно гладиолусов. Она была очарована этим буйством цвета. Цветы доминировали на этом участке, среди них терялись грядки с овощами. По периметру были посажены кустарники, вокруг домика росли деревья. Несмотря на то, что участок был побольше стандартных шести соток, и что добротный дом был двухэтажным, дача была скромнее, чем мог бы себе позволить председатель горисполкома. Пройдя по улице, невозможно было бы угадать, не зная точно, чья это дача. Наверное, сад был приобретен в самом начале карьеры хозяина и нарастал удобствами по мере продвижения его по служебной лестнице.

После ужина, который приготовил Максим — она еще не знала, где что находится — Максим поставил греть воду для мытья посуды, показал, куда положил постельное белье, и где можно спать, а сам куда-то собрался:

— Ложись спать без меня, я вернусь поздно или даже утром.

Вот тогда-то она и раскричалась, что не собирается здесь оставаться ночью одна, это ему хотелось жить на даче, вот пусть сам и живет, а ее отвезет домой.

Максим уверял ее, что бояться ей нечего, что здесь безопасней чем в городе, и на их улице ночуют многие дачники. Таня не хотела его слушать:

— Ты привез меня сюда, хотя я не хотела, а теперь бросаешь! Отвези меня домой и делай, что хочешь.

— У меня срочное дело, некогда мне тебя возить. Да и что тебе дома делать, у тебя все есть здесь.

— Если ты меня не возьмешь, я уйду сама.

— Ага, иди, к утру как раз дойдешь, если не заблудишься.

Она почувствовала себя беспомощной, собственное бессилие злило.

— Ненавижу, — только и смогла она сказать.

— Я тоже тебя обожаю, — улыбнулся Максим и спокойно вышел.

Через некоторое время она услышала шум отъезжающей машины. Она не могла даже заплакать — все слезы высохли от негодования.

Успокоившись, она все-таки вымыла посуду, закрыла дверь на засов, везде выключила свет, кроме веранды — не нашла выключатель. В комнате, где ночевала Света с девчонками, когда отмечали день рождения Саши, застелила разложенный диван и легла с книгой в постель. Она выбрала «Сто лет одиночества» Маркеса и читала роман до часу ночи. Потушив свет, она закрыла глаза. Звонкая прозрачная тишина вплыла в комнату. Вкусный теплый воздух, наполненный слабым запахом струганного дерева и тонкими ароматами цветов, вдыхался легко и свободно. Глубоко вздохнув, на выдохе она уже заснула.

Что-то тоненько, но назойливо тренькало прямо у нее в голове, отчего она проснулась, не открывая глаз, поняла, что бренчит не внутри головы, а снаружи, и пока соображала, что это, послышался голос Максима — он запел романс «Отвори потихоньку калитку», подыгрывая себе на гитаре. У него оказался неплохой голос, в прошлый раз на даче он дурачился и хрипел так, что нельзя было оценить его голос. Он не смог зайти в дом, поняла Таня, ведь она заперлась изнутри на засов, и теперь вымаливал разрешения войти. Она заслушалась и не торопилась спускаться вниз, чтобы открыть дверь. Исполнив романс, Максим спел «Дом хрустальный» Высоцкого. Когда запел «Солнышко лесное» Визбора, она подумала, что Максим ведь не знал, что она закроется на засов, но привез гитару, все-таки своими серенадами хотел загладить свою вину за то, что бросил

её ночью одну. Он спел еще один романс, потом стал петь совсем неизвестные ей песни каких-то бардов, а может и собственного сочинения. Она уже давно спустилась вниз и отомкнула дверь, но Максим продолжал услаждать окрестности своим пением — он не слышал, как она открыла засов, потому что сидел под ее окном с другой стороны от двери дома. Похоже, он мог петь не повторяясь до утра. Таня открыла окно:

— Максим, дверь открыта, — она высунулась из окна, чтобы увидеть его — он сидел на перилах открытой веранды.

Но Максим не воспользовался дверью, а влез в открытое окно.

На следующий день Максим встал, когда солнце перевалило за полдень. Таня не могла так долго спать, она проснулась в девять, попила чаю, почитала книгу. Делать было нечего. Когда Максим встал, то обнаружил ее среди грядок клубники, собирающей ягоду.

В следующие дни она принялась, как умела, ухаживать за садом. Она нашла тетрадный лист, заброшенный Максимом на верхнюю полку, в котором Екатерина Николаевна, без всякой надежды на выполнение — учитывая предыдущие годы, — просто так, на всякий случай, оставила наставление сыну, что делать с теми или иными растениями, и стала работать. Максим смеялся над Таней, утверждал, что все должно расти само — выживает сильнейший — закон эволюции, и уговаривал отдохнуть. Но, кроме чтения, делать больше было нечего, не валяться же, действительно, с Максимом в постели. А его она снова не узнавала. Он откровенно бездельничал, валяясь на топчане в тени деревьев, включал магнитофон или радио, и читал или спал, иногда играл на гитаре, изредка, с ленцой, ездил в магазин или готовил еду, но только когда был голоден. Это было так не похоже на него, всегда такого энергичного и активного. Единственно, в чем он проявлял активность, так это в сексе. Котенком он ласкался возле нее, ураганом валил с ног, светлым праздником согревал в своих объятьях, летним дождем баюкал на руках.

Через неделю заехала тетя Максима, сестра матери, проверить сад и полить его, потому что знала, что когда родители уезжают, Максим и носа не показывает на даче. Она была удивлена, тем, что застала Максима в саду и что, несмотря на жаркий и засушливый период, еще ничего не засохло. Апатичный племянник практически не реагировал, сидя на своем излюбленном месте. Тетя удивлялась до тех пор, пока Татьяна, поборов свое смущение, не вылезла из кустов малины, хорошо еще, что она надела рубашку, чтобы не оцарапаться о колючие ветки. Это была старшая сестра матери, одевалась и выглядела она проще Екатерины Николаевны. Она оказалась такой, какой выглядела — простой и доброй. Увидев Таню, она откровенно обрадовалась и стала советовать, как удобнее собирать малину — обвязать горлышко литровой банки веревкой и повесить на шею, а уж из нее высыпать в ведро. А потом засобиралась домой, раз у них все в порядке.

Наконец Максим подал голос:

— Я тебя отвезу, куда ты пойдешь по жаре.

— Ну, спасибо, племянничек, неужели ради тети поднимешь свою задницу? — поддразнила его родственница.

— Все равно мне в магазин надо, сигареты закончились, — парировал Максим.

— Я так и знала, для родной тетушки ты бы и не пошевелился, а за куревом готов на край света бежать. Охота пуще неволи, — весело ответила тетка, судя по интонации совсем не обидевшись.

— Весь в тебя, хочется тебе с этими грядками возиться, ты же приехала сюда, никто не заставлял.

— С возрастом и тебя тоже потянет к земле, тогда поймешь. Ладно, Максим, поехали, — предложила тетя.

Флегматичный племянник не был так резв:

— Ну, не так же сразу, теть Зой, отдохни немножко, я пока соберусь.

— Хорошо, дай мне пока водички попить.

— Хочешь квасу? — они вдвоем пошли в дом.

Таня бросилась собирать огурцы, чтобы отдать тете Зое — огурцы перезревали, они не успевали их есть. Вышедшие Максим с тетей стали ей помогать. Родственница сокрушалась, что огурцы могли пропасть.