Он придет

Келлерман Джонатан

Японские туристы щелкали фотоаппаратами, толкая друг друга локтями, тыкая во все стороны пальцами и хохоча. Вдоль перил, отгораживающих осыпающийся обрыв от обширного открытого пространства за ним, околачивались потасканные бомжи. Они курили, зажав сигареты в кулак, и озирали мир с опасливым отвращением. Среди них я заметил на удивление много молодых людей – у всех такой вид, будто они только что выползли из какой-то глубокой, темной, давно истощившейся шахты.

Были здесь еще уткнувшиеся в книги студенты, растянувшиеся на траве парочки, маленькие мальчики, мечущиеся между деревьями, а несколько молчаливых встреч – сошлись-разошлись – подозрительно напоминали торговлю наркотиками.

Мы с Мелоди

прогулялись вдоль наружного края парка, держась за руки и изредка перебрасываясь словами. Я предложил купить ей горячий крендель у уличного разносчика, но она сказала, что не голодна. Мне припомнилось, что потеря аппетита – еще один побочный эффект риталина. Может, она просто плотно позавтракала?

Мы подошли к мостику, ведущему на пирс.

– Когда-нибудь каталась на карусели? – спросил я.

– Один раз. Мы как-то ездили в школе на Волшебную гору [22] , на экскурсию. Я испугалась – очень быстро крутили, – но мне понравилось.

22

Большой луна-парк в Санта-Кларите, неподалеку от Лос-Анджелеса.

– Тогда пошли. – Я указал на пирс. – Вон она. Давай прокатимся.

По контрасту с парком пирс казался практически пустынным. Лишь кое-где сидели мужики с удочками, в основном старики – черные и азиаты, но на лицах у них был написан пессимизм, а ведра пусты. В старые доски уходящего в море пирса въелась засохшая рыбья чешуя, отчего на утреннем солнце они казались усыпанными праздничными блестками. Кое-где доски потрескались, и в трещинах под ногами проглядывала морская вода, лениво шлепающая о сваи и с недовольным шипением откатывающаяся обратно. В тени под настилом вода казалась зеленовато-черной. Крепко пахло креозотом и солью – выдержанный, первозданный аромат одиночества и времени, впустую уходящего в никуда.

Бильярдная, в которой я частенько пропадал, прогуливая школу, была давно закрыта. На ее месте возник зал игровых автоматов, и одинокий мексиканский юнец целеустремленно дергал джойстик на одном из аляповато раскрашенных роботов, который отзывался компьютерным бульканьем, блямканьем и звонками.

Карусель размещалась в увенчанном шатром павильоне такого вида, будто его смоет первым же высоким приливом. Служителем оказался крошечный человечек с торчащим, как дыня, брюшком и шелушащейся кожей вокруг ушей. Он сидел на табурете, изучая программу скачек, и старательно делал вид, что нас тут нет.

– Мы хотим покататься на карусели.

Служитель поднял взгляд, оценивающе оглядывая нас. Мелоди зачарованно рассматривала древние плакаты на стене. «Буффало Билл». «Викторианская любовь».

– Четвертак за раз.

Я сунул ему пару купюр.

– Пускай чуть подольше покрутится.

– Нет проблем.

Я усадил ее на большую бело-золотую лошадку с розовыми перьями вместо хвоста, подвешенную на витой медный прут, – наверняка еще и вверх-вниз ходит. Сам встал рядом.

Коротышка опять с головой ушел в чтение. Вытянул руку, нажал кнопку на ржавом пульте, потянул рычаг, и слезливые звуки вальса «Голубой Дунай» с хрипом вырвались из полудюжины упрятанных под потолком динамиков. Карусель плавно тронулась с места, начала раскручиваться – лошадки, обезьянки, колесницы возродились к жизни, плавно поднимаясь и опускаясь при вращении машины.

Ручонки Мелоди крепко сомкнулись вокруг шеи ее скакуна; она неотрывно смотрела прямо перед собой. Постепенно ослабила захват и позволила себе оглянуться по сторонам. К двадцатому обороту девочка уже покачивалась в такт музыке, прикрыв глазенки и разинув рот в молчаливом смехе.

Когда музыка наконец смолкла, я помог ей слезть, и Мелоди,

пошатнувшись от головокружения, ступила на грязный бетонный пол. Она хихикала и крутила сумочку в веселом ритме, в такт уже умолкнувшему вальсу.

Мы вышли из павильона и рискнули дойти до конца пирса. Мелоди не сводила завороженного взгляда с огромных баков для наживки, кишащих извивающимися анчоусами, в изумлении застыла при виде корзины свежих морских окуней, которую тащила троица мускулистых бородатых рыбаков. Красноватые снулые рыбины лежали грудой. От быстрого подъема со дна океана воздушные пузыри у некоторых окуней полопались и торчали из разинутых ртов. Вверх-вниз по неподвижным тушкам карабкались крабики размером с пчел. Сверху на рыбу пикировали грабители-чайки, которых отгоняли мозолистые коричневые руки рыбаков.

Один из них, парнишка не старше восемнадцати, заметил ее завороженный взгляд.

– Грязновато тут, а?

– Ага.

– Скажи своему папе, пусть в следующий выходной сводит тебя куда-нибудь почище!

Он рассмеялся.

Мелоди улыбнулась. Она даже не попыталась его поправить.

Где-то по соседству жарили креветок. Я заметил, как девочка поводит носом.

– Проголодалась?

– Типа да. – Она явно маялась.

– Что-то не так?

– Мама велела мне ничего не выпрашивать.

– Не волнуйся. Я собираюсь сказать твоей маме, что ты вела себе хорошо. Ты сегодня завтракала?

– Типа да.

– А что ела?

– Соку попила. Кусочек пончика. Такого, с белой обсыпкой.

– И всё?

– Угу. – Мелоди отвернулась от меня, словно ожидая наказания. Я смягчил голос.

– Наверное, у тебя тогда еще не было аппетита.

– Угу.

Вот тебе и теория насчет завтрака!

– Ну, а лично я голоден как волк. – Это было правдой. С утра только чашку кофе выпил. – Как смотришь, чтобы вместе пойти поискать что-нибудь перекусить?

– Спасибо, доктор Дел… – На моей фамилии она запнулась.

– Давай просто Алекс.

– Спасибо, Алекс.

Мы вычислили источник соблазнительных запахов – в убогой забегаловке, втиснувшейся между магазином сувениров и открытым ларьком с наживкой и рыболовными снастями. За прилавком стояла толстая тетка, нездорово белая и рыхлая. Пар и дым густо окутывали ее луноподобное лицо, создавая мерцающий ореол. На заднем плане шипели и потрескивали залитые раскаленным маслом противни.

Я купил большой промасленный пакет всяких вкусностей: несколько порций завернутых в фольгу креветок и жареной трески, корзинку жареной картошки, которая торчала оттуда, словно набор полицейских дубинок, запечатанные пластиковые плошки с соусом тартар и кетчупом, бумажные пакетики с солью и две банки колы непонятной марки.

– Эй, не забудьте вот это, сэр! – Толстуха протянула мне целую пачку бумажных салфеток.

– О, спасибо.

– Ох уж эти детки! – Она опустила взгляд на Мелоди. – Приятного аппетита, зайчик!

Мы вынесли еду с пирса и нашли тихий уголок на пляже, неподалеку от «Центра долголетия Притикина» [23] . Набросились на истекающие маслом яства, наблюдая за солидного возраста мужчинами, пытающимися бегать трусцой вокруг квартала после подпитки тем бессердечным меню, которое в наши дни предлагают в этом центре.

23

Натан Притикин (1915–1985) – американский диетолог, основатель сети «Центров долголетия». По современным оценкам, многие его подходы к диетологии оказались ошибочными (достаточно сказать, что сам Притикин покончил с собой как раз из-за проблем со здоровьем). Его центр в Лос-Анджелесе давно закрыт, но в 80-е пользовался большой популярностью.