Он сделал все, что мог
Шрифт:
— Извините, Ирина, но почему пустой? В песне, по-моему, «крутой».
— Спасибо за подсказку, но для меня он пустой. Может, я про себя пою.
— Может. Ну, тогда, если про себя, тогда уже все меняйте: не Катюша, а Ирина. Выходила на берег Ирина, выходила на берег пустой, ничего, тоже звучит. Но, теперь, надеюсь, он не будет пустым? Разрешите? — Роман взял ее под руку. — Куда направим наши стопы?
— Пошли. Роман тоже хорошее имя. Я люблю звучные имена. Вот у меня был знакомый — Богдан Руденко. Жаль, что не Хмельницкий, правда?
Это был пароль.
— Вы кого-то там ждали? — спросил он.
— Вас.
— Меня?.. А почему именно меня? Мы с вами, кажется, еще не были знакомы.
— Просто я хотела с кем-нибудь познакомиться и увидела вас. У нас в деревне не осталось ни одного приличного парня.
— Только и всего?
— Для начала. — Тем временем они уже вошли в сосновую рощу, Ирина сразу же отдернула руку, отстранилась. Некоторое время они шли молча, под ногами похрустывали пересохшие иглы хвои. Только Роман хотел было что-то сказать, как вдруг Ирина обвила его шею руками и поцеловала. Удивленный, пораженный таким легкомысленным поведением, он попытался отстраниться, но она не отпускала его, и в это время мимо них прошла в обнимочку какая-то парочка. И только когда шаги их затихли, она отпустила его и сказала:
— У вас плохой слух. Теперь вам все ясно?
— Кажется.
— Пошли на поляну. Это почти рядом. Лес не всегда лучшее место для разговоров.
Вскоре они оказались на просторной поляне. Уже начали сгущаться сумерки, где-то неподалеку, видимо, было озеро или болото — квакали лягушки, но здесь почва была хоть и мягкая, торфянистая, но сухая.
— Присядем, — сказала Ирина. — Снизу все виднее. Теперь слушай, что я тебе скажу. Ты не обижаешься, что я тебе говорю «ты». — Голос у нее немножко глуховатый, с легкой картавинкой. — Так надо, привыкай, я же твоя девушка.
— Ну, тогда и я тебе буду говорить «ты». Что дальше?
— Тот отряд, ты знаешь какой, полностью разгромлен. Просили передать тебе спасибо.
«Ну, Гриша, это тебе спасибо», — подумал Роман. И все же у него закралось сомнение. Спросил:
— Послушай, о чем ты говоришь?
— Я передаю только то, что мне велено передать.
— А если ты ошиблась? Если я сейчас заберу тебя и сдам немцам?
— Можешь, — сказала она совершенно спокойно. — Но ты этого не сделаешь.
— Почему? Очень даже просто. — Он вынул пистолет.
— Спрячь, — сказала она. — К девушке с пистолетом… А если увидят? А не сделаешь ты хотя бы потому, что сегодня же немцам и власовцам станет известно, что тот отряд погиб из-за тебя. Спрячь свою пушку. Я поняла тебя. Победить или погибнуть.
«Победить или погибнуть» — да это же Богдан! Это она еще раз подтвердила, что она от Богдана. Он спрятал пистолет.
— И как там Богдан Руденко?
Она не ответила, в свою очередь спросила:
— Что еще ты хотел бы сообщить Руденко?
— Всё, что хотел, я уже передал.
— Всё? — Он даже в сумерках ощутил на себе ее строгий и в то же время усмешливый
— Скажи, те, от кого ты пришла, знают, что это за лагерь «МТС»?
— Знают. Но они хотят знать фамилии, куда и когда.
— Сейчас я тебе еще ничего не могу сказать.
— Хорошо. Я буду к тебе приходить по вторникам и средам. И никаких бумаг, только устно. А теперь мне пора. Пропуск у меня до десяти.
— А кто тебе дает пропуск? И вообще всем, которые бегают сюда?
— Кто же еще. Староста.
— Староста?..
— Чему ты удивляешься?.. Я ведь дочь старосты деревни Шибаево. Это почти рядом. Отец — Волобуев Никанор Степанович. Запомни. О нём я тебе потом. — Еще раз оглянувшись кругом, она стремительно встала, тряхнула платье, сказала, как отрезала. — На сегодня все. Я провожу тебя до проходной, пусть видят, что мы с тобой спаровались. Годишься в ухажеры?.. Обнимай — и пошли.
Обняв ее за плечи, он почувствовал, какие они у нее тонкие и хрупкие, одни косточки. Совсем хлипкая девчушка, а сколько воли, сколько решительности! Кажется, надежная, если она та, за которую себя выдает. Обхватив Романа вокруг талии и прижавшись подрумяненной щекой к его плечу, она грустно запела: «Если б мне, рябине, к дубу перебраться…»
— Да, видишь вон тот дуб, что стоит в гордом одиночестве? — сказала тихо она. — Так вот, если график наших встреч почему-то нарушится, положи под кору два дубовых листка, увидишь гам, в самом низу, это будет значить, что все в порядке, и что в условленный день можно встретиться. Я тоже так сделаю.
Мимо них прошло еще две парочки в обнимку, одна из девушек окликнула:
— Привет, Ирка! Что, тоже обзавелась?
— А чем я хуже тебя?
— Знакомая, что ли? — спросил Роман.
— Из нашей деревни.
— Послушай, и чего они путаются с этими подонками?
— Не хотят быть угнанными в Германию.
— При чем тут Германия? Не понимаю.
— Надеются, что это спасет их. Как же, они тут уже «работают» на гитлеровских союзничков, — иронично, зло сказала Ирина. — И, представь себе, пока что спасает. Во всяком случае пока что никого из тех, что сюда бегают, не тронули, а остальных уже угнали. Староста даже справки дает: состоит в связях с немецкими союзниками. Нагрянет облава — пожалуйста, документик. Действует.
«Чем откупаются? Телом своим и моральным предательством», — с болью и негодованием подумал Роман и сказал:
— Действительно, дорогая плата за спасение. А когда наши придут, они им тоже предъявят эти справки?
— Может быть. Они сейчас об этом не думают.
— Такая плата дороже жизни. Ты тоже так поступила бы?
Ирина молча сдавила руку Романа, и он понял, что она ни за что бы не заплатила такую позорную цену за то, чтобы выжить, и он еще плотнее прижал ее к себе. Когда они в обнимку подошли к проходной, почти совсем стемнело. Ирина, разыгрывая влюбленную, на глазах постового смачно поцеловала Романа, протерла косынкой глаза, вроде бы всхлипнула и сказала: