Она читала на ночь
Шрифт:
Воскресенье семья Чигоренко традиционно проводила вместе. Филипп проснулся раньше всех, долго лежал, глядя, как по потолку бродят неясные тени. Юля спала или делала вид, что спит. Наверное, она обижена. Ей хотелось любовных ласк, к которым она успела привыкнуть, а Филипп… Он не мог ей объяснить, что происходит. Впервые за время их брака он не чувствовал к Юле ни малейшего влечения. Ему просто хотелось, чтобы она оставила его в покое.
Ночью Филиппу приснилась Ксения. Она улыбалась и показывала ему свою любимую картину, единственную, оставшуюся не проданной. Сиреневая
– Что это? – спросил Филипп.
– Мое прошлое, – засмеялась Ксения. – Или будущее. Возможно, это отражение моей мечты. Не знаю… А вы все о себе знаете?
Филиппу сам вопрос показался абсурдным. Конечно! Кто же может знать его лучше, чем он сам?! Впрочем, так ли это? Чем больше он проводил времени с художницей Миленко, тем больше убеждался в обратном. Его поступки шли вразрез с его жизненными принципами, собственные чувства казались незнакомыми, а мысли просто взбесились. У Филиппа появились желания, которых он никогда прежде за собой не замечал. Например, забраться на высокую гору, взмахнуть руками и… полететь. Или поваляться на цветочном лугу. Или… Нет, лучше не задумываться. Рационализм и математический ум Филиппа выражали бурный протест всем этим новым проявлениям.
Чигоренко проснулся и не сразу сообразил, где он. Голова Юли на соседней подушке вызвала у него недоумение. Через секунду странное ощущение исчезло, но сердце колотилось так, будто он бегом поднялся на девятый этаж.
«Может ли это быть любовью? – спросил себя Филипп. – Выходит, я полюбил Ксению? А как же Юля? Ведь мне казалось, что мое чувство к ней – на всю жизнь. Я всего себя готов был положить к ее ногам… Что же, я ветреный, легкомысленный человек? Бабник, вздыхающий по каждой юбке? Как раз из той самой породы мужчин, которых я всегда презирал? Мне нужно забыть Ксению. Забыть ее навсегда!»
В следующее мгновение он признался, что поставил перед собой невыполнимую задачу. Забыть Ксению? Когда он засыпает и просыпается с ее образом в сердце? Легче убить себя.
Сон пропал окончательно. Филипп вздохнул и осторожно встал, стараясь не разбудить Юлю. Может быть, она тоже не спала. Но встречаться с ее настороженным, тоскливым взглядом Филиппу не хотелось.
Он наскоро умылся и вышел во двор. Солнечное, тихое утро обещало погожий день. Над клумбой перед домом вились пчелы и бабочки. Сладко пахло цветами, на траве лежала роса.
Ночные мысли показались Филиппу болезненным наваждением. Ксения? Это всего лишь минутное увлечение. Наверное, такое бывает в жизни каждого мужчины, а потом проходит. Он читал романы, видел подобное по телевизору. Ничего особенного. Он слишком разволновался из-за ерунды. Все уляжется, и они с Юлей опять будут счастливы.
Филипп вернулся в дом, где Ганна уже хлопотала на кухне. Он сел в свое любимое кресло и закрыл глаза. Наконец у него есть все, о чем он мечтал: дом, машина, достаток, положение в обществе, хорошая семья. Где же покой? Где ощущение
За завтраком Юля изо всех сил старалась показать, что ничего не случилось. В сущности, так оно и было. Неудача в постели. С кем из супругов такого не происходит? Человек не машина, в конце концов. Да и машины выходят из строя.
Филипп лукавил. Он-то прекрасно понимал, что физиология тут ни при чем. Охлаждение между мужчиной и женщиной – категория скорее духовная, чем физическая. Юля это чувствует: она умная и тонкая, настоящая жена и преданный друг.
Ганна уловила напряжение, витавшее в доме. Она не знала причины, но считала своим долгом разрядить обстановку. Филипп и Юля никогда не ругались; значит, это не ссора. Что-то другое, гораздо более опасное.
– Вы кушайте, кушайте варенички! – уговаривала она. – С маслом или со сметанкой. Если хотите, я вареньица принесу.
– Ты будешь? – спросила Юля.
– Нет, спасибо. Не хочется сладкого.
Ганна промолчала, и только в ее глазах горел настороженный огонек. Не нравилась ей атмосфера в доме с тех пор, как здесь побывала эта… подруга. Ганна еще тогда почуяла неладное. А что сделаешь? Неужели Филипп Алексеевич… Нет! Он не такой. Это все она, змея! Даже имя у нее змеиное – Ксения. Будто не имя, а ядовитое шипение…
– Собирайтесь, поедем на речку, – сказал Филипп, ощущая себя плохим актером на сцене.
Алешка перевернул чашку с горячим чаем и разревелся.
– Чего-то он нервный сегодня, – озабоченно бормотала Ганна. – Не дай бог, заболевает. Он всегда так, сперва капризничает, а потом глядишь – температура. Вы уж его с собой не берите. Сами поезжайте.
Она по простоте душевной надеялась, что супруги побудут вдвоем, отдохнут, поговорят… авось, все на лад пойдет. Дело-то молодое! А она тут с Алешенькой сама управится.
– Хорошо, – согласился Филипп. – Пусть остается. Юля, ты едешь?
Он уже решил: если Юля откажется, поедет сам. Посидит с удочкой на берегу, среди камышей, успокоится, подумает. Природа словно бальзам лечебный – и утешит, и сил даст для дней грядущих.
– Ганна, собери нам корзину с едой, – сказала Юля, поднимаясь из-за стола.
Голос у нее был безжизненный, потухший.
«Ведь ничего же не случилось! – хотелось крикнуть Филиппу. – Не веди себя, будто на похоронах! Мы вместе. Видишь, я с тобой? У нас все будет хорошо».
Но он, конечно, ничего такого не сказал. Повернулся и пошел в гараж, за машиной.
На речку ехали молча. Юля смотрела на дорогу, по сторонам которой стояли тополя в пыли. Филипп вел машину, стараясь не думать о Ксении. Что, если бы это она сидела сейчас с ним рядом?
– Ты плохо спал? – спросила Юля. – У тебя усталый вид.
– Работы много.
– Ничего не хочешь мне сказать?
Филипп неопределенно хмыкнул, покачал головой. Ему вообще не хотелось разговаривать. Так хорошо было ехать, смотреть на серую, блестящую ленту шоссе, на туманный горизонт впереди и вспоминать фиалковые глаза Ксении… Черт! Да что же это такое? Он никак не может отделаться от мыслей о ней. Пытка какая-то!