Она читала по губам
Шрифт:
Девушка подошла к зеркалу, улыбнулась – словно в камеру. Уверенно поздоровалась: «Добрый вечер, с вами программа Гостиная и я, ее хозяйка, – Адель Лопухина».
Черт, нету сегодня боевого настроя. Даже здесь, в безопасном уюте квартиры, голос срывается, взгляд – неуверенный, почти затравленный. К тому же в горле царапает – вчера утром попала под дождь, а на обед неразумно купила себе мороженое. А что, если она осипнет ровно в тот момент, когда прозвучит команда «Мотор»?!
Никак нельзя отправляться на работу
Адель взглянула на часы: время есть. Только бы никто не дергал.
Заглянула на кухню, улыбнулась домработнице тете Нине – та уже явилась, замешивала тесто для оладушек.
– Тетя Ниночка, я в кабинете буду репетировать. Не отвлекай меня, ладно?
Та только плечами пожала: делай, мол, что хочешь. Домработница Адель за хозяйку не признавала. Какие будут указания, спрашивала у супруга, Григория, и угодить старалась только ему. Человеку, что ей зарплату платит.
Ну, и плевать.
Адель на цыпочках прошла мимо приоткрытой двери в спальню – муж, кажется, не притворялся, действительно спал. Он (как и жена) считал себя человеком особенным, Творцом. Только (в отличие от Адели) мог позволить себе посвятить творческим мукам всю ночь, а потом почивать хоть до обеда. Маститый композитор, звезда! Зарабатывает столько, что может себе позволить неделями пьянствовать под предлогом, будто вдохновения ждет.
Адель юркнула в мужнин кабинет, затворила дверь. (Собственной – абсолютно своей – комнаты у нее, к сожалению, не было.)
Только бы успеть провести ритуал!
Жаль, с антуражем возиться некогда – муж, того и гляди, проснется, или тетя Нина ввалится с уборкой.
Вместо четырех положенных свечей Адель зажгла одну. Мороку с пером-чернильницей тоже затевать не стала – схватила шариковую ручку. Единственное, что сделала по правилам: не кинулась тут же писать, а откинулась в кресле, прикрыла глаза, поместила указательный палец левой руки на точку Гейши, в межбровье. Сосредоточилась. С удовольствием почувствовала, как только что прохладная кожа становится горячее… еще, еще… просто пылает, руку еле удерживаешь… За перо взялась, когда терпеть уже не было сил, а подушечка указательного пальца покраснела, будто ее ожгли. Концентрация энергии сейчас максимальная.
Теперь главное – точно сформулировать, чего хочешь.
«Сегодня вечером мне будет сопутствовать успех», – написала Адель первую фразу.
«А уже через месяц моя «Гостиная» станет самой популярной передачей в городе».
«Девицы будут одеваться – как я. Герои передачи гордиться, что я их пригласила. Пенсионерки – ругать. Мужчины – видеть меня в эротических снах».
Подумаешь, немного нелепо. Главное, чтобы сама верила.
Теперь слова сыпались на бумагу потоком, недавний невроз на глазах отступал, сменялся спокойствием. Сама собою распрямлялась спина, взгляд становился (Адель чувствовала) ясным, уверенным в себе,
«Вы все захотите провести со мной вечер. За чаем, или в парикмахерской, или просто оставите телевизор – фоном во время любых ваших дел. Но не переключите мою программу. Адель – и ее Гостиная. Уютное, надежное, правильное место!»
Она уже раздумывала над последней – самой эффектной и, возможно, самой завиральной фразой. Концовка, учили ее – что в журналистике, что в работе над собой – чуть ли не самое важное. Что бы такое представить и записать? Максимально яркое, запоминающееся?
Но в этот момент дверь в кабинет распахнулась, и Адель в отчаянии отбросила ручку.
Разумеется, явился супруг. Как всегда (в последнее время это случалось все чаще), некстати. Явно: только что проснулся. Волосы встрепаны, сам в небрежно запахнутом халате, зевает. На лице фирменная, снисходительная усмешечка:
– Все колдуешь?
– Дьявол, Гриша! – взорвалась она. – Сколько раз я тебе говорила?! Не врываться, если я закрываю дверь!
– Это мой кабинет, – небрежно отмахнулся муж.
– И не называй мой аутотренинг – колдовством! Я тебя тысячу раз просила! Это просто психотехника, спроси у Иннокентия Степановича, если не веришь!
– Но у тебя – когда бумажки свои пишешь – лицо, как у ведьмы! – ухмыльнулся он.
Подошел, покровительственно потрепал по щеке:
– Ладно, птичка моя, не злись. Кофейку мне лучше свари.
И шею вытягивает – силится разглядеть, что Адель написала.
Она поспешно перевернула листок. Вся просто кипела: всплеск чувств, оборванный на полуслове, даже хуже, чем вообще ничего.
Буркнула:
– Тетю Нину проси кофе тебе варить.
– Ох, Аделька, да что ты дерганая такая сегодня? – Он искренне не понимал. – Волнуешься, что ли?
– А ты бы не волновался? – сердито откликнулась она.
– Если б ты церемонию вручения «Оскаров» должна была вести! А то прямой эфир на местном телеканале. Тоже мне, челлендж!
Вечная его, самая любимая роль: снисходительный папочка. Играй, деточка, в свои игрушки, я не против. Но принимать их всерьез не буду никогда. Можно подумать, сам – оплот духовной культуры, сокровище нации. А на самом деле – автор песенок. Попса, три притопа, четыре прихлопа.
Но нельзя бунтовать против финансового столпа семьи.
Пока что все материальное благосостояние именно на муженьке держится. Квартира – просторная, четырехкомнатная – его. Машину ей тоже он купил. В отпуск на теплые моря возит, драгоценности дарит, против брендовых шмоток не бунтует, домработнице платит.
Потому Адель была вынуждена признать поражение – покорно вздохнула:
– Сварю я тебе сейчас кофе.
– Солнышко ты мое! – расплылся он.
Чмокнул ее в макушку.
Страшно всегда радовался, когда удавалось принизить жену, укротить ее норов. И, кажется, вправду думал, что он в очередной раз победил, супруга признала его главенство.