Она любит плохих парней
Шрифт:
Мать хлопает ресницами, такой обескураженной я ее еще не видела. Зуб даю, если бы не плотная тональная основа, она покрылась бы багровой сыпью ненависти.
— Пошел вон отсюда, я сказала! — кричит она. — Сережа, ты это слышал? Вот! Вот о чем я тебе все время твержу! Она неуправляемая, неотесанная! Взгляни только с кем связалась?! И все это из-за тебя! Ты уговорил меня оставить…
Она замолкает, а меня словно к полу прибивает ее неоконченная фраза. Ноги слабеют, грудь горит от хриплого ядовитого вдоха.
— Оставить? —
— Лара! — грозно рычит папа не своим голосом. — Жди меня в машине!
— Что?! — мать захлебывается желчью и возмущением.
— Подожди меня в машине, — уже тише, но с еще большим давлением повторяет он.
Мать опускает взгляд, а я продолжаю сверлить ее нетерпением.
— Что ты имела в виду? Что папа уговорил тебя оставить?
— Лара, выйди отсюда! — свирепо произносит отец.
Она поднимает голову, и я закрываю глаза, услышав и ощутив громкий выстрел. Меня. Он уговорил ее оставить меня. Рука Дария обхватывает плечо, щека опускается на макушку, и только после этого я немного прихожу в чувства. Хлопает входная дверь, угнетающее молчание расползается по полу и лезет на стены.
— Катюш, — тихо зовет Дарий, — хочешь я...
— Вернись к себе, пожалуйста. Мне нужно поговорить с папой, — с механическим равнодушием прошу я.
— Уверена?
— Как никогда.
Дарий обнимает меня чуть крепче и целует в волосы, подбадривая и успокаивая. У меня теперь есть поддержка, такая, о какой я и не мечтала, поэтому даже самая страшная правда не кажется смертельной. Дарий молча покидает квартиру, шагаю к чайнику и включаю его, щелкая кнопкой.
— Выпьем чаю? — ласково предлагаю я, обернувшись к отцу. — Снимай куртку и проходи.
Он грустно кивает и стягивает теплую куртку с плеч. Заправляю постель и достаю крошечный раскладной столик из шкафа, папа тут же забирает его у меня и устанавливает перед кроватью. Завариваю чай, пальцы обжигают горячие керамические стенки чашек, но я спокойно переношу их и опускаю на стол. Садимся с папой рядом лицом к лицу, он первый отводит взгляд, принимаясь наблюдать за танцующим в воздухе паром.
— Я слушаю, — говорю приглушенно.
— Это не лучшая тема для разговора в день рождения, — невесело хмыкает он.
— Все уже случилось. Не могу сказать, что сильно удивлена, и все же хочу понимать ситуацию целиком.
Папа тяжело вздыхает, действительно тяжело, словно его грудь сдавливают невидимые цепи. Не одна я мучилась все это время, мы все болтались на этой виселице.
— Она хотела сделать аборт? — спрашиваю я напрямую.
— Да, — хрипло отвечает папа. — Я был против, поэтому… настоял на своем. Сделал ей предложение, собрал родителей и сказал, что женюсь. Малышка, прости меня. Прости за все. У меня нет оправданий, нет ничего, что могло бы все исправить. Я любил твою маму, и когда появилась ты, полюбил и тебя. Я так надеялся, что…
— …она тоже меня полюбит, — с осколками разбитого сердца, впившимися
— Мне очень жаль. Даже сейчас, спустя столько лет…
— Двадцать, если быть точным, — подсказываю я, горько усмехаясь.
— Я не вижу правильного выхода, дочь. Не понимаю, что должен был сделать. Ты — лучшее, что могло бы со мной случиться, и я не жалею о своем решении, но…
— Она винит тебя, да? Говорит, что ты испортил ей жизнь. Я часто слышала эти слова, когда вы ссорились, но только теперь понимаю, что именно они значат.
Папа тянется к чашке, его пальцы дрожат, губы сжаты, а лицо серое. Ему больно, ему было хуже, чем мне или матери, потому что он один нес на себе груз вины, который мы обе на него возложили. Ситуация сложная, с какой стороны не зайди, везде тупик или пропасть. Я сама не вижу правильного варианта для того, чтобы исправить прошлое, зато точно знаю, что поможет нам в будущем.
— Пап, — тихо зову я, и взгляд застилает пелена слез, — посмотри на меня.
Он медленно поднимает голову, с моих ресниц срывается пара теплых капель и скользит по щекам. Широко улыбаюсь и произношу с искренней теплотой:
— Спасибо, что сделал это для меня. Жизнь иногда бывает сложной, не все идет по плану, не все поддается контролю, но… мне она нравится. Правда. Спасибо тебе.
— Катенька, — сбивчиво произносит папа, и его глаза предательски краснеют.
Не жду больше ни секунды и бросаюсь к родной груди, укрываясь любящими объятиями. Сидим в тишине несколько минут, лишь я изредка шмыгаю носом и утираю льющиеся слезы. Получается, я только на пятьдесят процентов желанный ребенок, но почему-то сейчас ощущаю все сто. Успокоившись, медленно отстраняюсь и вытираю мокрые щеки рукавом халата, беру чашку с чаем и делаю несколько небольших глотков, сбивая сухость во рту. Разговор еще не окончен.
— Пап, — серьезно произношу я, — то, что происходит между вами, ненормально. Она мучает тебя, наверное, и сама мучается. Я не специалист, не хочу давать никаких советов, но, мне кажется, вам лучше…
— Малышка, тебе точно не нужно переживать из-за нас.
— Но я переживаю! Она не нравится мне, как человек, я не хочу видеть ее в своей жизни, но… зла я ей не желаю, а тебе тем более. Она душит тебя, потому что сама задыхается. Вам обоим нужна помощь.
— Я не могу ее оставить. Уже пытался, но ничего не вышло.
— Может быть, я всего пять минут назад родилась, но уже слышала об одной крутой штуке…
— И какой же? — с сомнением спрашивает папа.
— Психотерапия! — вскрикиваю я, подражая рекламным лозунгам. — Ты только не пугайся, но это правда работает. Помнишь отца Ланы, дядю Антона? Ему это очень помогло после развода. Возможно, вам стоит…
— Ох, Катенька…
— Это всего лишь предложение. Просто подумай, почитай, взвесь все и…
— Ты и правда уже такая взрослая, — с гордостью говорит папа.