Она любит плохих парней
Шрифт:
— Ничего не говори, — прошу я, еле двигая онемевшими губами.
— Но…
— Да знаю я. Знаю все, что ты мне сейчас скажешь. Плохие люди и заканчивают плохо, а от случайностей никто не застрахован. Это был его выбор, его ответственность, и… — Мышцы лица сводит неожиданный спазм, боль в груди добивает.
— …и в этом нет твоей вины, — заканчивает Дарий.
— Есть. Мы видели его вчера у моста. Я видела, — говорю хрипло, выжимая оставшиеся капли вменяемости. — А потом он писал мне, хотел поговорить, но…
— Послушай…
— Нет, нет. — Я мотаю головой. — Ты не понимаешь. Я не ответила, заблокировала его. Я знала, что он не в адеквате.
— Кать, не нужно этого делать.
— Если бы я вмешалась, — продолжаю, не в силах остановиться, — то ничего бы…
— Ты не можешь этого знать! — строго заявляет Дарий, но на меня не действует его властный тон.
— Я должна была сказать его родителям, должна была попытаться помочь, но не стала. Эгоистичная сука! Это ведь только веселье, баловство! — Дикая дрожь колотит тело, дерущий горло истерический смех вылетает изо рта. — Это ведь круто, прожигать жизнь, не задумываясь о следующем дне! Здорово! Все тебя уважают, боятся, но на самом деле окружающим глубоко плевать! Мы были вместе целый год, и знаешь, сколько раз я пыталась отговорить его от дозы? Знаешь?! Ни одного! Думала, порезвится и сам все поймет, но… вот чем закончилось! Вот финал, который должен был ждать ме…
— Стоп! — кричит Дарий, ударяя по тормозам.
Машина останавливается, Дарий разворачивается и хватает меня за плечи, притягивая к себе. Моя голова болтается, как сдувшийся мяч, приклеенный к мягкой резиновой палке, с кончика носа капают слезы.
— Глубоко вдохни, Катюш. Давай.
— Не могу…
— Постарайся. Всего один вдох.
Насильно втягиваю воздух, но тело его отвергает: грудь сжимаютея, горло горит.
— Теперь выдохни.
Опустошаю легкие, боль беснуется внутри. Бьет, режет, колет. Голос Дария звучит совсем близко, тихо и ласково:
— Вот так. И еще разок. Последний, правда.
Делаю то, что он просит: долгий вдох, шумный, захлебывающийся выдох. Телесные ощущения медленно возвращаются. Замерзшие пальцы на руках и ногах пекут, искусанные губы болят, кожа лица стянута, впитав слишком много соли.
— Он не заслуживал такого, и Таня тоже. У них еще все могло быть… — шепчу я под гнетом тяжелого сожаления.
— Ты права, они не заслуживали. Никто не заслуживает. Я понимаю, что тебе больно, это нормально. Ты знала их, ты не хотела для них ничего плохого. Так будет не всегда, Катюш. Ты справишься.
— Нет. Не справлюсь.
— Справишься, — настойчиво повторяет он. — Я в тебя верю.
— Что мне делать? — в отчаянии спрашиваю я.
— Для начала сказать одну фразу и повторять ее каждый раз, когда снова почувствуешь вину. Я ни в чем не виновата.
— Не могу.
— Через «не могу». Начнем прямо сейчас.
Облизываю шершавые саднящие губы, язык такой большой и неповоротливый, голоса будто и нет вовсе, но я все-таки попытаюсь. Ради Дария, только ради него. Он здесь вообще ни при чем, его это даже не касается.
— Я ни в чем не… — Удавка затягивается на горле, не позволяя закончить.
Дарий растирает мои плечи мягкими движениями, подбадривает, хочет добавить сил. Нужно отделаться от него. Спрятаться. Сбежать.
— Я ни в чем не виновата, — тараторю я, не веря ни единому слову.
— Умница. А теперь домой.
Выходим из машины, Дарий обнимает меня за плечи и ведет к подъезду. Поднимаемся в лифте, но я точно знаю, что падаю все ниже и ниже. Останавливаемся у двери в квартиру Дария, он вставляет ключ в замочную скважину. Щелчок
— Лучше пойду к себе.
— Мне бы этого не хотелось, — говорит Дарий, открывая дверь.
— Дар… — вздыхаю я жалобно, слов больше нет.
Он шагает ближе и обнимает меня, целуя в висок:
— Я зайду через пару часов.
— Угу, — киваю я и торопливо выпутываюсь из объятий.
Стараюсь вести себя уравновешенно, игнорируя колючий ком в горле и контролируя каждое движение. Не хочу, чтобы Дарий переживал, не хочу, чтобы он видел меня такой. Вхожу в квартиру и закрываю за собой дверь, стягиваю пальто и снимаю сапоги. Шагаю к подоконнику, беру ноутбук и забираюсь в постель, упираясь спиной в холодную стену. Открываю рукопись с рабочим названием «Как завоевать плохого парня. Дубль два» и читаю первые несколько глав, роняя слезы на клавиатуру и растирая осколки сердца в пыль.
Страницы летят одна за другой, добираюсь до последней главы, до того самого финала, который ещё не написан и никогда уже не будет. Теперь я точно знаю, как именно мне хотелось бы завершить эту историю. Герои разобрались бы в себе, сделали выводы и… стали счастливыми, взрослыми, сильными. Исполнили бы мечты, хотя бы попытались, прожили интересную жизнь, не факт, что очень счастливую, но главное, долгую. Вот он, настоящий счастливый финал. Когда есть еще шанс на лучшее будущее, есть надежда и время, чтобы все изменить и исправить. Мигающий курсор на белой странице будто насмехается, каждое его колебание замедляет сердцебиение. Стискиваю зубы и безжалостно удаляю рукопись целиком, избавляясь от доказательства моей неоспоримой вины. Захлопываю крышку ноутбука и падаю на бок, закрывая опухшие от слез глаза.
«Ты должна была быть на ее месте!» — вспоминаю дикий вопль Нели.
Наверное, так и есть. Наверное, она права. И я понятия не имею, как теперь жить дальше.
«Мы ни в чем не виноваты», — говорит внутренний редактор охрипшим от волнения голосом.
«Мы оба знаем, что это не так», — отвечаю я и вешаю огромный замок на дверь его каморки.
Я всегда считала, что книги могут подготовить ко всему в этой жизни, а любимые герои были для меня более чем реальны. Когда кто-то из них страдал, я сопереживала, когда они радовались или достигали высот, я была счастлива и горда, а когда кто-то из них погибал, скорбь и грусть накрывали с головой. Чувства к ним были настоящими, но я даже не подозревала, что они и вполовину не так сильны, как чувства к реальным людям. Герои все-таки вымышленные, они продолжают жить в сердцах читателей, в конце концов есть фанфики и бонусы, их можно оживить в любой момент одним только воображением, но когда умирает человек, которого ты знал, которого когда-то любил, то воображение становится худшим наказанием и злобной карой.
Первая неделя после трагедии проходит в туманном забвении и приступах внезапных слез. Не могу найти себе места, такое чувство, что мне постоянно хочется домой, даже когда я дома. К книгам больше не притрагиваюсь, яркие обложки душат десятками толстых веревок, сплетенных из неправдоподобных счастливых финалов. Снов нет, любая еда кажется пресной, и только сигареты не потеряли свой истинный горький вкус. Муки совести и раскаяния следуют по пятам, от них не спрячешься, и мне ничего не остается, кроме как натянуть маску отстраненности и скрыться за единственным не осуждаемым обществом щитом — учебой.