Она - моё табу

Мирная Настя

— Раздвинь ножки, хорошая моя. — стараюсь быть максимально сдержанным, спокойным, не давить на неё. — Всё будет хорошо. Я не стану спешить. Резко входить не буду. Медленно. Теперь я контролирую. Если будет больно, неприятно, страшно, главное на сжимайся тут. — трогаю пальцами липкую и скользкую от смазки промежность. Вхожу в неё двумя пальцами. — Тогда больнее будет. Царапай меня. Кусай. Говори словами. Делай что угодно, только не зажимайся, маленькая. Давай, раздвигай ножки. Впусти меня.

С влажным всхлипом разводит бёдра. Крепко зажмуривается. Переставляю

колени, чтобы они были между её ногами. Ещё шире расталкиваю её ноги. Выгибаю таз вперёд. Сдавив рукой основание, направляю головку в тонкую щёлку. Прижимаю. Фурия дёргается.

— Тсс… Тсс… Тише, Манюня. Тише. Всё хорошо. Не зажимайся. Помнишь? — приговариваю, массируя жемчужинку.

Сам смыкаю веки. Набираю полные лёгкие воздуха. Втягиваю губы внутрь и закусываю. Толкаюсь внутрь. Сопротивление шелковистых стенок ощутимо давит на плоть. Кристина рвёт покрывало. Застываю.

— Больно?

— Страшно чуточку.

— Справишься с этим?

— А как иначе, Андрюша? — силится улыбнуться, но словно в параличе кривится.

Одной рукой удерживая ствол, чтобы не выскочил, вторую перебрасываю в район её груди и перевожу на неё упор.

— Сожми мои плечи. Если что — царапай.

Кивает. Обнимает за плечи. Ногти уже наготове.

Двигаю бёдрами вперёд. Ногти вжимаются в кожу. Крис шипит на вдохе.

Чё за хуйня такая? Почему тугая настолько? Войти не могу.

Блядь, обещал ей медленно, но иначе не получится.

Покидаю её жар, заторможенно ввожу головку. Движения взад-вперёд, но глубже не рвусь, разрабатываю только на входе. До крови вгрызаясь в нижнюю губу, одним быстрым рывком вхожу на большую половину, но только потому, что не успел притормозить инерцию, когда ощутил плотную преграду. Крис с визгом выгибается и кричит. По её щекам слёзы. В кровь и мясо раздирает спину. Но эта кровь меня не заботит. Только та, которую вижу на члене и её бёдрах, когда, качнувшись назад, выдёргиваю эрекцию.

— Как, блядь? — хриплю, впадая в ступор. Заторможено моргаю, глядя на алые мазки, капли, потёки. Вкупе с той преградой, которую прорвал, ошибки быть не может. Вскидываю на рыдающую Кристину лицо и ору: — Какого хера ты целка?!

Глава 41

Вскрывайся, Фурия

Не знаю, что меня шокирует большое: открытие, что моя изнасилованная год назад девушка оказалась девственницей, или её реакция на брошенное в лицо обвинение.

В четырёх словах я её, по сути, обвинил во лжи, предательстве, манипуляции, лицемерии. Самого от этого на куски разрывает. Больно, пиздец. Я же люблю её. Так сильно люблю, а она играла. Сука, да я же знал, какая она, но верил, что изменилась! Ради меня, блядь, изменилась! Ну что за наивный долбоёб?! Влюбился я, сука! Пизда!

Не успеваю даже переварить всё, как Царёва, забыв о слезах, подрывается, с размаху всекая мне лбом в лоб. Боль расползается вместе со звоном мгновенно. Она отлетает назад, хватается за шишку, но тут же подскакивает и лупает на измазанные кровью член и бёдра. Слёзы градом по щекам. Чисто автоматом растирает ушиб. Собирает

пальцем плазму с бедра, всматривается, поднимает на меня испуганные глаза и выталкивает одними губами без звуков:

— Нет… Не может быть… Андрей, не молчи. Скажи что-то. Откуда кровь? Андре-е-ей! — вцепляется пальцами в мои закостеневшие плечи и встряхивает. А я только на чёртову кровь смотреть и могу. Даже о боли от удара забыл. — Не молчи!!! — взвывает Крис отчаянно, почти панически.

С трудом перекатываю взгляд выше, но замираю на трясущемся подбородке, с которого неравномерными потоками стекает соль. На искусанные, окровавленные губы.

Блядь…

Не могу в глаза ей взглянуть. Придушу сразу. Лживая сука.

Подрываюсь на ноги, слетаю с постели и натягиваю штаны, не заморачиваясь с боксерами. Тащу следом футболку. Не сдвигаясь с места, закуриваю. Тяну никотин. Сосредоточенно смотрю на оранжевый тлеющий огонёк.

Всё, пиздец, перегорел.

Этого простить не смогу, как бы не клокотало внутри по ней.

— Ан-н-д-дре-е-ей?.. — заикаясь и давясь слезами, зовёт Царёва.

Не могу, блядь, смотреть на неё.

Зажав зубами сигарету, подхватываю с пола носки и трусы. Выхожу из комнаты, но истерический крик, напоминающий вой раненного зверя, тормозит. До хруста пальцев или дерева, не разбираю, что именно трещит, сжимаю дверной косяк. Опускаю голову вниз и зажмуриваюсь.

Надо думать логически. Не слетать с катушек. Если она и врала об изнасиловании, то понимала, что я ей целку собью. Какая тогда цель? В чём игра? Ладно, поманить, подразнить и обломать. Это понять могу. Но не понимаю той хуйни, что случилась только что. Да и реакции тела… Нельзя притвориться, что у тебя мурашки, нельзя так смотреть. Или можно? Да блядь! Если сейчас уйду, то правду не узнаю никогда. Надо дожать её, но перед этим остыть.

Как бы не разносило от боли, вынуждаю взять себя в руки. Продышавшись, скуриваю ещё одну сигарету. Чётким шагом захожу в спальню. Когда вижу ревущую, свернувшуюся на постели Фурию, прижавшую колени к груди, сердцу не хватает места для нормальной работы. Словно рёбра вокруг него сжимаются, как каменные ловушки из приключенческих фильмов. Больно видеть её. Больно её голос слышать. Но от её плача невыносимо мучительно становится.

Останавливаю поток мыслей влюблённого пацана и, скрипнув зубами, выцеживаю:

— Я иду в душ. У тебя пять минут, чтобы придумать правдоподобное оправдание, иначе, Богом клянусь, Кристина, я тебя задушу.

Она дёргается. Всем телом. Как от удара ногой под дых.

Лежачего не бьют. — проскакивает в голове голосом разума.

Его не бьют. Его добивают. — отзывается тёмная сторона.

Выбираю ту, где меньше боли сулят.

Мне похуй. Мне только что по сердцу дубиной с гвоздями вмазали. Я же не реву. А, сука, подмывает. Дерьмово.

Выдыхаю. Вдыхаю до скрипа лёгких. До надрыва тканей. До остановки сердца. Но, блядь, воздуха не чувствую. Ни табачного дыма, ни вонючих Пахиных духов, ни запаха пиццы. Только её. Лето. И кровь. Девственную кровь Кристины Царёвой.