Она моя

Тодорова Елена

— Катя?

Ноги дрожат, как никогда прежде. Они сейчас словно отдельно от меня существуют, не могу унять или хоть чуточку притупить эту тряску. Чтобы как-то зафиксировать, поднимаю их и упираю пятками в край стола.

Взгляд Тарского становится еще гуще и темнее. Выказывая одобрение, перехватывает своими руками мои бедра чуть выше коленей. Прижимает их к своим бокам.

— Катя?

— Да… Давай…

Успеваю вцепиться руками в мощную шею и вдохнуть родной запах. На первом же толчке вскрикиваю и раздираю ногтями напряженную спину. Пауз нет. Гордей

со старта двигается непрерывно, в который раз заставляя усомниться в своей принадлежности к человеческой расе. Сейчас он действует, будто какой-то совершенный технический механизм. Я до этого не представляла, что такая скорость и бесперебойная сила возможны. У меня клацают зубы и вырываются странные звуки. В голове творится полнейшая каша, внизу живота — пожар. По лицу катятся слезы, по телу — пот. Я уже не понимаю, больно мне или все же приятно. Сейчас происходящее действительно ощущается грязно и жестоко. Тарский даже не целует меня. С таким темпом это физически невозможно. Но он трется о мое лицо своим и… словно животное, нюхает меня.

Не знаю, в скорости ли дело, в грубости или новом угле проникновения, а возможно, работает все вместе взятое, но его член задевает какую-то новую точку внутри меня. Натирает и воспаляет, с каждым новым толчком увеличивая ее поразительную чувствительность. Она будто растет в объемах. С последующими выпадами простреливает током, скручивая все мои внутренности в пылающий моток.

— О Боже… О Боже… О Боже…

Рывками горланю, беспорядочно что-то вещаю и хаотично дергаюсь в его руках. Превращаюсь в нечто бессознательное, трескучий оголенный нерв, существо, зацикленное исключительно на плотском удовольствии.

— О Боже… О Боже… О Боже…

Оргазм сметает ошеломляющей волной удовольствия, оно в прямом смысле выплескивается из меня теплыми брызгами. Тарский впервые за всю близость стонет, но темпа не сбавляет. Взбивает и расплескивает его между нашими телами.

Лишь когда я, продолжая пульсировать и дрожать, теряю силы кричать, резко останавливается. Ловит ладонью мой затылок, рывком притягивает к себе и целует.

Очевидно, мое сердце не разорвалось раньше, чтобы сделать это сейчас.

Тарский напирает жестко, но вместе с тем столько чувств в эту любовную ласку вкладывает, что я теряю последние точки опоры. Себе не принадлежу. Лишаюсь контроля над физической оболочкой. В порыве объять необъятное, разлетаюсь и заполняю собой все пространство.

Наверное, я пьяная. От любви и от Тарского, конечно. Вино — плацебо.

Тарский же пьет меня. Поглощает. Кажется, так же дуреет. Я подставляюсь, давая ему максимум, помогая утолить эту жажду. Он своего пика удовольствия еще не достиг. Кипит изнутри — каждой клеточкой это чувствую.

— Порядок? — все, что спрашивает, отрываясь.

Мои пятки соскальзывают со стола. Руки безвольно опадают. Я ведь понимаю, что это только начало.

— Да, — даю севшим голосом отмашку.

Гордей выдергивает член и стягивает меня на пол. Разворачивая, укладывает на столешницу грудью. Соприкоснувшись с твердой и прохладной поверхностью, вздрагиваю и

шумно цежу воздух. Задерживаю дыхание и замираю, когда Тарский трогает между ягодиц. Вскрикиваю, когда вновь заполняет собой. Внутри все еще горит и пульсирует после первого оргазма, а я уже подбираюсь к следующему.

Не думала, что в этом положении все ощущается острее. Так он меня еще не брал. То, что он делает, вроде как смущает и одновременно возбуждает. Очень сильно возбуждает.

— Боже, да… Боже, еще… Боже…

Голос с хрипом выдает какие-то слова, для стонов он давно сорван. Сознание затягивает гул, перед глазами начинает искрить.

Тазовые косточки на каждом выпаде Гордея ударяются в тупые края столешницы, но я на этой боли сейчас не могу сконцентрироваться. Мне на нее плевать. Слишком много удовольствия захлестывает. Прикрывая веки, издаю какие-то крякающие и булькающие звуки. Тону в горячих волнах наслаждения. Захлебываюсь.

Чувствую ладони Тарского на своей спине, ягодицах, между ними… Не противлюсь ничему, даже когда он вдавливает в мой анус палец. И двигается, двигается… Второй оргазм, как облегчение. Стекает с моего тела, будто горячая и липкая масса. Лишает уже не просто сознания, превращает меня в какую-то бестелесную материю.

Не знаю, сколько секунд, минут или часов плаваю в этом забытье. Чувствительность возвращается с грубым и протяжным хрипом Гордея. Вздрагиваю и сдавленно стону, ощущая на спине и ягодицах брызги семени.

Но и это еще не конец. В три глотка воздуха отдышавшись, Тарский сгребает меня на руки и направляется в ванную. Стоять я не способна, он это понимает. Придерживает у стены.

— Порядок? — даже шум падающей воды не скрадывает хрипоту его звенящего от напряжения голоса.

Знаю, что это лишь короткая пауза перед следующей скачкой.

— Да… — выдыхаю, встречая темный взгляд. — Но завтра ко мне не подходи.

Улыбается, вырывая у меня этой редкой эмоцией сердце.

— Договорились.

В душе мой голос окончательно садится. Впопыхах утоляю жажду на кухне, не замечая терпкости вновь предложенного Тарским вина. Последующая близость на контрасте со всеми предыдущими губительно тягучая. Пронизывает плавными толчками, словно слабыми разрядами тока. Вызывает мелкую пьянящую дрожь в теле. Позволяет восстановить силы и поймать трепетную негу наслаждения.

— Я тебя люблю… — в этот раз нет криков и громких стонов, лишь тихий шепот. — Люблю тебя… Люблю…

Таир ловит мои признания губами. Ласково лижет мой рот. Терзает влажными поцелуями подбородок и шею.

Эта ночь кажется бесконечной, ведь оставляет он меня в покое только на рассвете. Слышу, как одевается, но разомкнуть глаза уже не получается. Даже когда чувствую, как прижимается к моему рту в прощальном поцелуе.

— Кать, Катенька, Катюша, дышишь?

На слова сил нет. Просто вытягиваю губы и дую ему в лицо.

— Да, реакции на месте, — смеется, а я покрываюсь мурашками. — Скажешь мне что-то?

Мотаю головой, припадая плотнее к подушке. Чудится, словно проваливаюсь в невесомость.