Она моя
Шрифт:
— У меня несколько дел в течение дня. Возможно, зайду между ними.
— А-а-а, — протягивает, словно скрывая истинные эмоции, не определяется, как на самом деле реагировать. — Это хорошо, — улыбается. — Ну, если получится… — нервно сглатывает.
— Что не так? — спрашиваю прямо.
Катя резко меняется в лице, чрезвычайно активно демонстрируя радость.
— Все отлично!
Мне же так не кажется. Сейчас уверен: ее тревожит нечто серьезное. Выдерживая паузу, смотрю на часы. Время поджимает.
— Поговорим, когда
Скользнув рукой по щеке, завожу ей за ухо волосы. Катя тотчас поддается этой ласке и, прикрывая глаза, трется о мою ладонь.
— Не хочу, чтобы ты уходил, — именно с этой фразой выдает истинные эмоции. Хмурится и с силой сжимает веки.
Впрочем, быстро возвращает себе самообладание.
— Ты же понимаешь, что я не могу остаться?
Расслабляет лицо, прежде чем медленно открыть глаза. Смотрит на меня и молчит. Долго молчит. Затем вдруг смеется.
— Да… Да, я понимаю, — часто кивает. На вдохе замирает, взглядом какую-то тоску выказывает. — Поцелуешь меня? — выдыхает едва слышно. До того, как накрываю ее рот, добавляет: — Только крепко-крепко.
Сама не двигается. Не отвечает. Не дышит вовсе. Принимая поцелуй, лишь крепко в мои плечи вцепляется. Кажется, что живет этой лаской.
В который раз удивляюсь, с каким креном эта ее податливость и ранимость перекашивают мой внутренний баланс. Сердце, словно колотушка в чашу гонга, гулкими раскатами врезается в ребра. Горячими вибрациями резонирует по мышцам. Нагрузка плевая, а дыхание сбивается и ощутимо частит.
Не должен увлекаться, но на долгое мгновение выпадаю. На слух, на вкус, на ощупь — поглощаю ее.
Провожая меня до двери, Катя снова шутит и хохочет. Прошло чуть больше недели, как я вернулся из Берлина. В последние дни такая переменчивая постоянно, но сегодня уже крайне тревожно все это выглядит. Стараюсь сохранять хладнокровие, чтобы не вызывать у нее еще большее беспокойство. Но выкручивает меня уже настолько, что трогать ее не решаюсь. Когда она, прощаясь, сама делает шаг и повисает на мне, лишь сдержанно скольжу ладонью по спине.
— Пока, — шепчет куда-то в шею.
— Не скучай.
С Янушем встречаемся в кафе. Как и вчера, занимаем столик у окна и продолжаем наблюдение за объектом. Обстоятельная неторопливая подготовка в нашем деле — половина успеха.
— Ну и? Как там твоя Катенька? Оклемалась?
На фоне всего произошедшего и с учетом гнусного характера брата, нет в этом ни грамма банального человеческого участия. Увозя царевну из Берлина, стремился к тому, чтобы как можно дальше находился именно Януш.
Впервые здесь заводит разговор о Кате. Смотрю на него и понимаю, что, несмотря на благополучное завершение предыдущего задания, не поостыла в нем какая-то нехарактерная одержимая ненависть к девчонке.
— Ты отстранен, — спокойно оповещаю, глядя Яну прямо в глаза.
— Что? — судя по прорыву каких-то эмоций, явно не ожидал подобного.
— Ты отстранен, —
— Это я… — выдыхает Януш, упирая указательный палец в стол. — Я мог тебя заложить. Я! Но я этого не сделал! Не сливал тебя руководству. А ты…
— Не путай божий дар с яичницей. Я тебя тоже никому не сливаю. Рапорт будет «белым», — жестко останавливаю. — Мозги проветри и психи свои утихомирь, иначе в будущем непременно встанет вопрос о твоей профпригодности.
— Это о моей-то? Так, значит? — на вдохе грудь раздувает — того и гляди пуговицы на рубашке полетят.
— Именно так.
— Что ж… — Ян резко выходит из-за стола, но, обойдя угол, притормаживает. — Либо ты ее вводишь в систему, либо выводишь, — в последнее вкладывает мрачный посыл. Оба знаем, что это означает. — Третьего не дано. Держать одновременно два берега не под силу даже тебе, — глубокая пауза. И после, словно плевок: — Брат.
Глава 29
Вхожу в храм и немного теряюсь. Образа, кресты, высоченный купол, лепнина, обилие «золота», дрожащие огни свечей, церковное пение, дымный запах — непривычная атмосфера. Все время, что длится служба, незаметно изучаю помещение. Людей действительно немного, хоть в этом не солгала. Не считая нас с Федором и батюшки с певчими, в храме находятся еще двое мужчин и пожилая семейная пара.
Несмотря на то, что батюшка читает молитвы на русском языке, понимаю лишь отдельные части пения. Я не научена, в каких моментах должна креститься, а бездумно повторять за другими не решаюсь, поэтому всю службу выстаиваю натянутой струной, сцепив перед собой вспотевшие кисти.
Все еще сомневаюсь, правильно ли я поступаю…
Второй телефонный звонок разрушает тишину, когда я вновь нахожусь в квартире одна.
Так странно это все происходит… Федора будто нарочито выдергивают в этот момент. Пиликает пейджер, он выходит буквально на семь-восемь минут к себе, и вот…
— Халло?
— Здравствуй, Катерина.
Это… Януш.
Я удивлена и растеряна.
— Федя вышел, — сообщаю ему, делая какие-то свои выводы.
Только Мельцаж на это не реагирует.
— Если готова к правде, приходи завтра в церковь на Петраковской, — быстро произносит он.
— Какой еще правде?