Она уже мертва
Шрифт:
– А остальные? – слова даются ей с трудом.
Остальные – это МашМиш и два брата из Архангельска. Впрочем, еще не задав вопрос, Белка уже знает ответ.
– Разве ты не слышала про остальных? – Аля поджимает губы. – Они были негодяями. Ничтожными, жалкими людишками.
Это не что иное, как прямая цитата из Татиной обличительной речи, произнесенной за несколько минут до воскрешения самых младших членов их семьи.
– Неважно. Пусть они тоже откроют глаза. Дадут знать, что живы.
Теперь
– Боюсь, ничего не получится, – подает голос до сих пор молчавшая Тата. – Все остальные – мертвы.
– Мертвы, – послушно повторяет Гулька.
– Они были плохими, вот и умерли, – хихикает Аля. – По-моему, это справедливо.
Заговор младших детей против старших.
Никому и в голову бы не пришло считаться с ними – ни двадцать лет назад, ни сейчас. В этом была главная ошибка надменных старших, твердо уверовавших, что за бэнг-бэнг-бэнг им никогда не воздастся. Жестокость младших потрясает не больше, чем полное отсутствие раскаяния, как видится все происшедшее Але?
Еще одним съемочным днем, забавным, хотя и несколько утомительным.
В этом съемочном дне звукооператор Никита освобожден от своих прямых обязанностей, зато он дебютировал в маленькой роли убийцы. Или соучастника убийства, это еще придется уточнить при черновом монтаже. И Белка отлично знает, кого увидит в монтажной, – не таинственного Эльджона (то ли режиссера, то ли продюсера, не слишком высоко ценящего актерские способности Али). И даже не Повелителя кузнечиков. Куда бы она ни пошла, какую бы дверь этой дьявольской киностудии ни распахнула – за каждой ее будет ждать Тата.
Тата – вот единственный ее собеседник, на остальных можно не обращать внимания, пусть стоят, зажмурившись, на тонкой линии, что отделяет смерть от жизни. Впрочем…
– Если уж мы заговорили о справедливости, – медленно произносит Белка. – Тата сказала, что ты шлюха. Готовая отдаться любому за роль в сериале. Эпизодическую, даже не главную. Разве это справедливо по отношению к тебе?
Аля выглядит обескураженной:
– Она так сказала?
– Да.
– Она так сказала? – на этот раз вопрос адресован Гульке.
Гулька пожимает плечами.
– И для твоего братца ни одного доброго слова не нашлось. Вы просто невнимательно слушали. Были заняты только тем, чтобы не расколоться. Профессиональным подходом это не назовешь.
– Неправда! – вспыхивает Аля. – Я профессиональный человек. И Гулька… Его очень ценят.
– Может, и ценят. Вопрос – за что?
– Не слушайте ее, – голос Таты совершенно спокоен и даже безмятежен. – Ничего подобного я не говорила. А если и сказала, то это всего лишь…
– …Импровизация, – подхватывает Аля. – Так требует рисунок роли, да?
– Именно.
– У тебя
– Точно. Я сам офигел.
– Особенно в том месте, где речь шла про маньяка. Готовая сцена для кино, даже редактировать не надо. Ты могла бы быть актрисой, Татусик.
– Одной актрисы в семье достаточно.
– И все-таки я не понял… История про маньяка – правда или нет? Если…
– Теперь это не важно, – Тата обрывает Гульку на полуслове. – И хорошо, что мы разобрались. И между нами нет никаких противоречий. Я права?
Пистолет в руках художницы (о котором все благополучно позабыли) на какое-то мгновение становится центром мизансцены: актриса-неудачница и бывший толстяк смотрят на него не отрываясь.
– Я права? – снова повторяет Тата.
– Абсолютно.
– Абсолютно, – вторит сестре Гулька. – Никаких противоречий. Никаких.
– А здорово я разыграла припадок?
– На пять с плюсом, – улыбается Тата.
– Я тоже не подкачал. Хотя бегать под дождем и искать того, кто не пропадал, было неприятно. Мокро. И холодно. Главное теперь – не простудиться.
Детский ум не слишком крепок, он напрочь отторгает реальность: ничем другим не объяснить Гулькины стенания о возможной простуде в комнате, набитой трупами.
– Можете пойти приготовить чай. Где кухня, вы знаете, – в устах Таты это звучит не как предложение, а как приказ.
– Я бы выпил чего-нибудь покрепче, – Гулька задумчиво пощипывает бороду.
– Ради бога. Но напиваться я тебе не советую.
– Да, конечно.
Младшие дети готовы покинуть гостиную. Ждать помощи от них не приходится, они – соучастники преступления, то хорошее, что было в них (да и было ли?), давно утоплено в дурной крови. Так почему Белке не хочется, чтобы они уходили?
– Ты здорово разыграла припадок! – кричит она в спину Але. – Я даже подумала, что он был настоящим, ты просто увидела что-то… Что-то такое, из раннего детства. Что необходимо забыть. Забыть – единственный способ выжить и сохранить себя.
Ухватившись за локоть брата, Аля поворачивается и несколько секунд пристально смотрит Белке в глаза.
– Не понимаю, о чем ты?
– О том, что ты могла быть свидетельницей какого-то страшного случая. Тогда, в детстве, – презрительно улыбается Тата.
Она ни в грош не ставит самых младших, неужели Аля и Гулька этого не замечают?
– И?
– И сейчас что-то напомнило тебе о нем. Вот и случился обморок.
– Смешно, – Аля и не думает смеяться. Она переводит взгляд с Белки на Тату. – Ты для этого все сочинила? Чтобы задавака из журнала подумала именно так?