Она уже мертва
Шрифт:
– Пять минут можно.
Сережа устроился на подоконнике распахнутого в сад окна. Некоторое время они молчали, прислушиваясь к звукам, доносящимся из темноты, самым обычным звукам: треск цикад, отдаленные поскрипывания и постукивания, и даже море, – впервые за все время пребывания в шкиперской Белка услышала его шум. Или это Сережа принес море с собой?
– Тебе здесь не снятся кошмары? – неожиданно спросил он.
– К-кошмары? – Белка даже подпрыгнула в кровати. – Нет.
– Хорошо.
Тема с кошмарами закончилась, не начавшись, заявленные пять минут истекали, почему вдруг Сережа заинтересовался ее снами? Может быть, стоило рассказать ему о
Любой ценой.
– А кто жил в этой комнате… До тебя?
– Никто, – после небольшой паузы ответил Сережа.
– А книжки?
– Дедовы. Снесли сюда за ненадобностью.
Белка никогда не думала о деде. О нем ей известно лишь то, что он умер много лет назад, еще до ее рождения. И до рождения большинства ее двоюродных братьев и сестер. В гостиной висит его портрет: суровый мужчина чуть постарше Белкиного папы, в фуражке и бушлате с погонами моряка торгового флота, в толстом свитере под горло. Представить его на борту «Не тронь меня!» не составило бы особого труда. Но не в качестве капитана (эта должность навечно закреплена за Сережей) и не в качестве его старшего помощника, а кого-нибудь рангом пониже, кто редко появляется в офицерской кают-компании.
Начальник машинного отделения. Боцман. Лоцман – ведь атласы и лоции появились здесь не зря. Или лоцман не относится к членам команды? – морская иерархия мало знакома Белке.
– А ты когда-нибудь видел его? Деда?
– Нет.
– Он был моряк, да?
– Он был хороший моряк, – Сережа коротко вздохнул. – Самый настоящий. И, как полагается настоящему моряку, погиб в море.
– Погиб? – папа никогда не посвящал Белку в подробности жизни Большой Семьи. Он исправно поздравляет Парвати с Новым годом и днем рождения, и каждое пятнадцатое число месяца отправляет ей письмо. Цепочка из писем не прерывалась даже тогда, когда они жили в пустыне. До ближайшего населенного пункта с почтовым отделением было не меньше ста пятидесяти километров, и безотказный Байрамгельды отвозил письмо туда, что занимало едва ли не целый день. Иногда его сопровождал папа, и тогда день закупки провианта для экспедиции сдвигался на неделю. Пятнадцатое число было для Белки настоящим праздником: Байрамгельды обязательно привозил ей завернутый в кусок белой холстины нават – топленый сахар, спрессованный в палочки, а иногда и в бесформенные куски размером с кулак. Ничего вкуснее по тем временам Белка не знала, хотя тонкие пластинки навата, отслаиваясь, легко могли порезать язык и нёбо.
Ничего не изменилось и после того, как они вернулись в Ленинград, – разве что из Белкиного рта навсегда исчез вкус навата, а отправка письма стала обыденностью.
Смерть деда – никакая не обыденность. Это выяснилось через минуту, когда Белка задала Сереже вопрос о том, как именно он погиб.
– Был страшный шторм. Не здесь, а под Новороссийском, где дует ветер бора. И во время шторма его смыло за борт волной. Больше его не видели живым. И тело так и не было найдено. Но я думаю… – тут Сережа приложил палец к губам и улыбнулся. – Что это не конец истории…
– Не конец?
– Ты что-нибудь слыхала о кораблях-призраках?
– «Летучий голландец», да?
– Не совсем. «Летучий голландец» – совсем дряхлый. От него за версту разит несчастьем. Ты только представь: обрывки парусов,
Другие, другие – шепчет крошка-аммонит, корабли-корабли – вторит ему раковина-двустворка, другие-корабли – подводят итог ломкие губы теребры. Ракушечник за Белкиной спиной волнуется, волнение передается и Белке: по ее спине бегут мурашки.
– Другие?
– Издали их ни за что не отличишь от обычных. Ни одного порванного троса, ни одного свисающего каната, ржавых потеков на борту тоже нет. Якоря, как и положено якорям, при движении сидят в своих гнездах. А если дашь приветственный гудок, то…
– То? – мурашки перебрались со спины на плечи и скатились вниз – к запястьям, что за историю собрался поведать Белке Сережа?
– Тебе, скорее всего, не ответят. А проследуют мимо, не меняя курса.
– Что же в этом необычного?
– Ничего. Кроме обыкновенной невежливости, несовместимой с морскими законами. Но законы эти – неписаные. Поэтому капитаны и не хватаются за бинокли и подзорные трубы. И не пытаются вызвать такие корабли по рации. Но представь, что кому-то очень любопытному пришло бы в голову это сделать.
– Тебе?
– А тебе разве нет?
– Да! – чего только не сделаешь, чтобы повысить свои акции в глазах Сережи.
– Итак… Ты вызываешь корабль по рации, но в эфире слышен лишь треск. Тогда ты берешь подзорную трубу и изучаешь палубу.
– И… что я там вижу?
– В том-то и дело, что ничего. Ничего и никого на палубе нет. Никого нет в рубке, никого нет на капитанском мостике. В иллюминаторах чернота.
– И… что это значит?
– Что ты столкнулась с кораблем-призраком. Он не признает территориальных вод и свободно перемещается из моря в море, из океана в океан.
– Без всякой цели? – удивилась Белка.
– О нет! Цель у них есть – собрать души всех, кто погиб в море. Души летят к этим кораблям, как мотыльки на свет. И там обретают успокоение. Там они в безопасности.
– Значит, дед тоже мог оказаться на одном из таких кораблей?
– Скорее всего.
– Это… хорошо?
– Конечно. Дед остался в том месте, которое любил больше всего. Это хорошо и справедливо.
Сережа – удивительный, – вот о чем думает Белка. Страшная история неожиданно превратилась в сказку, он напугал ее и тут же успокоил. И не только ее – ракушечник тоже притих. И цикады притихли. Умиротворяющую тишину нарушил лишь знакомый мотоциклетный треск, и то ненадолго. Значит, минут через пять появится Аста. Или через десять – если вздумает целоваться с Егором. В последнее время Белку волнует именно этот аспект отношений между людьми. Тем более что кое-какой опыт есть и у нее: сто лет назад, когда Белка была еще первоклассницей, она тоже целовалась – с соседом по парте Славкой Тарасовым. Наверное, они что-то делали не так, потому что ничего особенно приятного Белка не почувствовала, к тому же подсохшая болячка на Славкиных губах больно царапалась. Эксперимент возобновлялся несколько раз – все с тем же плачевным результатом, и оба охладели к нему одновременно. Теперь Славка изменился в худшую сторону и сидит уже не с Белкой, а со своим приятелем Бакусиком, тупицей и двоечником. Периодически они задирают Белку и подленько смеются, когда она появляется в классе. Сережа справился бы с этими субчиками одной левой, как жаль, что он не живет в Ленинграде!..