Она уже мертва
Шрифт:
– МашМиш говорили плохое… Хорошо бы Асте исчезнуть навсегда. Вот что они говорили.
– И это все?
Сережины глаза были совсем близко: ближе, чем любые другие глаза, кроме маминых и папиных. Белка отразилась в них полностью, отразилась – и исчезла в своей расщелине, куда не проникает свет, а под ногами хрустят обломки ракушек и пахнет тиной. Нет-нет, она ни за что там не останется в одиночестве!..
– Еще Маш сказала, что хочет убить Асту.
– Убить? – недоверчиво переспросил Сережа.
– Миш
– Согласился с чем?
– Что Асту надо убить.
– А ты ничего не напутала?
– Нет.
– И не придумала?
– Нет.
– Пойми, это серьезное обвинение.
– Все было, как я сказала, – Белка почувствовала, как по ее щекам поползли предательские слезы.
– Ты никому об этом не рассказывала?
– Никому.
– Вот и молодец. Представь, что Аста сейчас по-явится… Ну или через час. Или вечером. Кем мы будем выглядеть?
Сережа сказал – «мы»! Его «мы» означает, что они с Белкой заодно. А еще «мы» означает, что Сережа ступил под своды расщелины. Или, наоборот, ухватил Белку за руку и вытащил на солнце: яркий свет слепит глаза, по набитой галькой бухте бродят чайки, дельфины так и не появились, но ожидаются, что-то Белка забыла. Что-то выпустила из виду.
Вот только что?
– Мы будем выглядеть дураками, – неуверенно сказала Белка.
– Хуже. Лгунишками, которые портят жизнь близким.
– Я никогда не вру, ты же знаешь.
– Просто никому не говори о том, что ты слышала.
– Даже Парвати?
– Парвати – особенно. Обещаешь?
Белка быстро и часто закивала головой в знак согласия.
– Вот и умница. А теперь – беги.
– Куда?
– Ну-у… Чем ты обычно занимаешься в это время?
В это время Белка обычно думает о Сереже, если находится вдали от него. Но даже если находится рядом, в поле зрения японской грамматики, – все равно думает о нем. И еще немного – о маме и папе, но о Сереже все-таки больше. Говорить об этом Повелителю кузнечиков она не станет, хотя не мешало бы узнать: если он такой всесильный, почему бы ему не вернуть Асту на место? И тогда все проблемы отпали бы сами собой. И Парвати перестала бы хмуриться.
– Помнишь того кузнечика? – спросила Белка.
– Какого?
– Того, который исчез. Когда ты дунул на него. Помнишь?
– Что-то припоминаю, – Сережа дернул себя за ухо той самой рукой, которая когда-то стала последним прибежищем кузнечика.
– С ним ведь ничего страшного не случилось?
– Нет, конечно.
– И ты мог бы вернуть его обратно?
– Наверное.
– Тогда верни обратно Асту.
– Видишь ли, Бельч… С людьми все обстоит сложнее, чем с кузнечиками. Намного, намного сложнее.
– Но ведь она вернется?
– Не сомневайся. И не забудь про наш уговор. Никому?
– Никому! – клятвенно пообещала Белка, для убедительности приложив
Сережа потрепал Белку по голове (совсем как маленькую, фу-у!), поднялся с крыльца и направился в дом – туда, где десять минут назад скрылась Парвати. Белка могла бы последовать за ним и наверняка услышала бы что-нибудь интересное, что-то, что касается возвращения Асты, один бог хорошо, а два лучше. И вообще, если сложить силы обоих, то о русалке-оборотне можно не беспокоиться.
Но Белка все равно беспокоилась.
Она снова заглянула в беседку и снова взяла «Анжелику» в руки. И аккуратно полистала страницы – открытки с корабликом, маяком и вольноотпущенным якорем на нейлоновой ленте не было! Белка даже ногой топнула от такой несправедливости: вот и будь после этого хорошей девочкой, никаких ощутимых радостей это не приносит. Обязательно найдется кто-то похуже и понаглей – ему-то и достанется все! Лишь одно успокаивает – Аста вернется, а она обязательно вернется, так сказал Сережа; она вернется и выведет воришку на чистую воду.
Вот бы поприсутствовать при этом!
Аста умеет жалить в самое сердце, от воришки мокрого места не останется.
– Ну, как там она? – спросил Шило.
Никита покачал головой и вздохнул:
– Получше. Просила не беспокоить ее. Когда придет в себя окончательно – спустится к нам. Но сейчас лучше ее не трогать.
– Так и не сказала, что произошло?
– Нет.
Шило хрустнул пальцами и задал вопрос, который все это время мучил его:
– Это ведь… не из-за меня?
– Не думаю, что из-за тебя. Говорю же, с ней и раньше такое случалось. Падает в обморок на пустом месте, потом долго приходит в себя. Отмалчивается, страдает. Никого не хочет видеть. Правда, длится это недолго. Несколько часов, максимум – сутки. А потом все снова входит в колею, и Алька оживает. Становится веселой и забавной, как прежде…
– А что говорят врачи? – осторожно спросила Полина. – Как они объясняют ее обмороки и странности в поведении?
– Никак, – Никита нахмурился. – Отсылают к психологам, но она терпеть не может психологов. И к психотерапевту ее не затащишь.
– Хотя бы можно выявить закономерность этих приступов?
– Нет никакой закономерности… Во всяком случае, так утверждает она. А я надеюсь, рано или поздно все закончится. И… еще одна просьба ко всем… Особенно к тебе, Маш. Когда Аля вернется сюда, не стоит напоминать ей о случившемся.
Маш неопределенно хмыкнула, пожала плечами, но рта так и не раскрыла: поди узнай, что означает эта неопределенность. А уж Никита – последний человек, к которому она прислушается, если она вообще способна прислушиваться.