Она уже мертва
Шрифт:
Маш, за секунду до этого начавшая складывать бильярдные шары в пирамиду, резко выпрямилась и без всякого предупреждения запустила в Шило одним из шаров. Только отменная реакция спасла его от серьезной, возможно, смертельной травмы: ведь Маш целила ему прямиком в голову! Со свистом пролетев возле уха бедняги, шар попал в дубовую панель, отскочил от нее и покатился по полу. А Маш, казалось, вошла во вкус: теперь она метала шары не глядя, и первой жертвой этого обстрела стала бутылка Романе-Конти, стоявшая на антикварном бюро.
– Тридцать тысяч
– Половину мы уже вылакали, так что – только пятнадцать! – парировала Маш. – И если кто негодяй, так это ты.
– Все здесь негодяи!
Шило удалось укрыться за дверью, и теперь он терпеливо ждал, когда Маш расстреляет весь свой боезапас.
– Неужели такая простая мысль не приходила тебе в голову? – спросил он, когда обстрел наконец-то прекратился.
– Сволочь!
– Сто против одного, что приходила. Но признаться себе в этом нельзя, да? Иначе мир рухнет. Я прав?
– Сволочь, – еще раз, тяжело дыша, повторила Маш, а потом повернулась к Мишу. – Не слушай эту сволочь, Миккель. Ты же знаешь. У меня нет никого ближе тебя.
– Все в порядке, милая, – Миш послал сестре ободряющую улыбку и принялся собирать бутылочные осколки.
– Все не в порядке. Далеко не в порядке!
– Успокойся. Ты же знаешь, тебе нельзя волноваться. Опять разболится голова…
– К черту!
– Прошу тебя…
В районе двери возникло какое-то движение: это Шило махал не первой свежести белым носовым платком.
– Предлагаю перемирие!
– Никакого перемирия, – отрезала Маш.
Миш, с осколками в руках, двинулся в сторону выхода.
– Куда ты?
– Пойду выброшу эту дрянь.
– Прихвати заодно бутылку в погребе. А лучше парочку. Очень хочется напиться.
– Хорошо.
Проходя мимо Шила, Миш даже не взглянул на него. Трое оставшихся в бильярдной еще некоторое время слушали его тяжелые шаркающие шаги, пока они наконец не стихли где-то в глубине дома. Шило, убедившись в том, что ему больше ничего не угрожает, осторожно присел на подлокотник кресла и уставился на Маш.
– Картина маслом, – сказал он. – Ты по-прежнему им помыкаешь. Как и двадцать лет назад.
Приступ ярости закончился у Маш так же внезапно, как и начался, и в этом проявилось неожиданное сходство двух совершенно не похожих друг на друга людей: удачливой столичной риелторши и не слишком удачливого провинциального опера. А впрочем, так ли удачлива Маш? – пьющая, не очень молодая и не очень счастливая женщина? В ней нет лоска, присущего московским преуспевающим людям, и – самое главное – нет желания имитировать этот лоск. Ничего, ничего не осталось от прежней, яркой и порывистой, Маш, пистолет бэнг-бэнг-бэнг который год стреляет холостыми. Которое десятилетие! Как будто исчезнувшая русалка-оборотень Аста, вечная антагонистка Маш, прихватила с собой и ее саму, а от Маш осталась одна оболочка.
Именно об этом думала
Холодное, спокойное и исполненное вероломства.
– …Я не помыкаю Миккелем. Ты ничего не знаешь о наших отношениях.
– Упаси меня бог узнать о них! Страшно даже подумать, что они из себя представляют.
– Что ты имеешь в виду?
– Когда брат и сестра, которым вот-вот стукнет сороковник, живут вместе и даже не помышляют о том, чтобы завести семью, – это не совсем нормально. Ты не находишь?
– Нет.
– Ну, конечно. Дурная кровь тем и хороша, что не отдает себе отчета в том, что она дурная. Течет и течет себе по венам в счастливом неведении.
Шило явно провоцировал Маш, задирал ее, – и Белка ждала, что та снова вспылит. Но Маш осталась на удивление спокойна.
– То же могу сказать о тебе, – едва ли не промурлыкала она. – Кровь у нас одинаковая. Мы ведь не такие уж дальние родственники и все повязаны друг с другом.
– Единственное отличие – меня никто и никогда не обвинял в убийстве. И ты ушла от ответа.
– На какой вопрос, черт возьми?
– О твоем братце, Миккеле. Неужели тебе ни разу не приходило в голову, что он как-то причастен к исчезновению Асты?
– Нет.
– А это вполне могло оказаться правдой. Ведь что такое Миккель? Жалкий подкаблучник, сестринский подпевала. За всю жизнь не совершил ни одного поступка…
– Тебе-то откуда знать?
– Я вижу таких людей насквозь. Я немало их повстречал на своем веку, уж поверь. В тех местах, где нормальному человеку делать нечего. Из безответных пней с глазами кто только не вылупляется…
– Кто же?
– Насильники, серийные убийцы и просто убийцы. Которые родного дедушку утюгом замочат и не поморщатся. А ведь всякое возможно, душа моя…
Голос у Шила стал приторно-сладким, как у сирены, он почти убаюкивал:
– Раз в жизни он позволил себе пойти против тебя. Взял и увлекся девушкой, которая очень тебе не нравилась. Ты ведь помнишь об этом, Маш? На твое счастье та девушка оказалась такой же жестокой, как и ты. В этой жестокости вы совпали до мелочей.
Маш прикрыла глаза и тихо произнесла:
– Что ты мог знать об этом?
– Тогда – немного, это верно. Но картинки в моем сознании отпечатались прочно. Фотографии десять на пятнадцать, симпатичный такой альбомчик. Время от времени я вытаскиваю из памяти этот альбомчик. И каждый раз нахожу все новые и новые детали. Где-нибудь у края снимка.