Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада
Шрифт:
Чака на мгновение замолчал, он начинал сердиться, но вдруг громко расхохотался.
— Да, да, этот теленок похож на того, что был занесен много лет тому назад в крааль Сензангакона! Каким я был, таков и этот малый. Мальчик, иди своей дорогой, может быть, в конце ее найдешь тех, кто будет тебя встречать царским приветствием «Баете!». Но смотри! Не попадайся на моем пути — нам вместе тесно будет! А теперь ступай!
Мы ушли, но я заметил, как колдуны продолжали ворчать про себя. Они были недовольны и предвещали всякого рода несчастья. Дело в том, что они завидовали мне и хотели поразить в самое сердце, погубив того, кого считали моим сыном.
Глава VIII
Великое
До конца Праздника плодов было тихо, спокойно, хотя немало людей погибло во время Великого Ингомбоко — травли колдунов. Многих заподозрили в колдовстве против царя.
В то время вся страна зулусов трепетала перед чародеями. Никто не мог спать спокойно, уверенный, что утром не тронут его жезлом Изангузи сыщики колдунов и не приговорят к смерти.
Чака молчал довольный, пока Изангузи выслеживали тех, от кого он сам хотел отделаться, но они в своих интересах подвергли смерти и его любимцев. Царь стал гневаться. Обычай страны требовал немедленной смерти тех, на кого указали колдуны. Это был приговор, от которого сам царь редко мог спасти даже тех, кого любил.
Однажды ночью меня позвали к царю: он был нездоров. Именно в этот день происходило Ингомбоко, и пятерых храбрейших военачальников заподозрили вместе со многими другими. Всех их умертвили, а также их жен и детей. Чака, очень рассерженный этими убийствами, обратился ко мне:
— Мопо, сын Македама, теперь в стране зулусов правят колдуны, а не я! Чем же это кончится? Чего доброго, они меня самого заподозрят и убьют! Эти Изангузи одолевают меня, они покрывают страну, как черные тени. Научи меня, как отделаться от них.
— Тот, кто идет по мосту из копий, о царь, падает в бездну небытия! — ответил я мрачно; — Сами колдуны не могут удержаться на этом мосту. Разве у колдунов не такое же сердце, как у других людей? Разве кровь их нельзя пролить?
Чака как-то странно взглянул на меня.
— Ты, однако, храбрый человек, Мопо, что осмеливаешься говорить такие слова мне, — сказал он, — разве ты не знаешь, что тронуть Изангузи — кощунство?
— Я говорю то, что сам царь думает, — отвечал я. — Это правда, что тронуть настоящего Изангузи — кощунство. А если Изангузи — лжец? А что, если он обрекает на смерть напрасно и лишает жизни неповинных людей? Разве кощунство — подвергнуть его той же участи, которую он готовит другим? Скажи-ка, царь!
— Это ты хорошо сказал, Мопо, — ответил Чака. — А теперь скажи мне, сын Македама, как можно доказать это?
Я нагнулся и шепотом сказал царю несколько слов на ухо. Чака уныло склонил голову. Я, отец мой, видел зло, причиняемое Изангузи. Я ведь знал все их тайны и бояться за собственную жизнь и жизнь дорогих моему сердцу людей имел основание. Все колдуны и Изангузи ненавидели меня — человека, знакомого с их колдовством, имеющего проницательный взор и тонкий слух.
Однажды утром после разговора с царем в краале произошло небывалое. Царь выскочил утром из своего шалаша, громко созвал народ, чтобы показать зло, содеянное ему неизвестным колдуном.
Все немедленно сбежались к воротам Интункуму — жилища царя и увидели большие кровавые пятна.
Храбрейшие из воинов почувствовали, что колени их подкосились, женщины громко плакали, как плачут над покойниками. Они плакали потому, что знали весь ужас такого предзнаменования.
— Кто это сделал? — кричал Чака громовым голосом. — Кто осмелился околдовать царя и пролить кровь на пороге его дома?
Все молчали.
— Такое преступление не отмыть кровью двух или трех и не забыть! Человек, совершивший его, отправится не один, а со многими другими в царство духов. Все племя умрет вместе с ним, не исключая младенцев в его шалаше и скота в его краале! Идите, гонцы, на восток, на запад, на север, на юг, созовите именитых колдунов. Пусть они позовут начальников каждого отряда и вождей каждого племени! На десятый день соберется круг Ингомбоко, и начнется такое выслеживание колдунов и ведьм, какого еще доселе не бывало в стране зулусов!
Гонцы тотчас же отправились исполнять приказание царя.
И вот стали стекаться люди к вратам царского крааля и ползком приближались к царю, громко восхваляя его. Но царь никого не удостоил вниманием. Только одного из военачальников он приказал немедленно предать смерти, заметив в его руке трость из королевского алого дерева, которую Чака когда-то сам же и подарил ему.
В ночь перед собранием Ингомбоко сто колдунов и пятьдесят колдуний вступили в крааль. Человеческие кости, рыбьи и волчьи пузыри, змеиные кожи, надетые на них, делали их отвратительными и страшными. Они шли молча, пока не достигли царского жилища Интункуму. Тут они остановились и хором начали песню, которую поют перед началом Ингомбоко. Окончив ее, они молча отошли на место, указанное им, где провели ночь в непрерывном бормотании и чародействе.
Призванные издалека дрожали от страха, прислушиваясь к их словам. Они знали, что многих из них отметит обезьяний хвост раньше, чем солнце успеет сесть еще раз.
Я тоже дрожал от страха. Ах, отец мой, тяжело было жить во времена царя Чаки. Все принадлежали царю, а те, кого щадила война, были во власти колдунов.
На рассвете глашатаи начали созывать весь народ на царское Ингомбоко. Люди приходили сотнями. В руках они держали только короткие палки — иметь при себе какое бы то ни было оружие запрещалось под страхом смерти. Они усаживались в большой круг перед воротами царского жилища. О! Вид они имели грустный. Богатый пир готовила себе смерть. Прислуживать ей будут воины, рослые и свирепые, вооруженные одними керри, — палачи.
Наконец все было готово. Из своего шалаша вышел царь, одетый в плащ из звериных шкур, на голову выше всех присутствующих. За ним — индуны и я.
При появлении Чаки вся бесчисленная толпа бросилась на землю, и уста каждого пронзительно и отрывисто прокричали царское приветствие: «Баете!»
Чака, казалось, не обратил на них ни малейшего внимания, чело его затуманилось, как горная вершина, задернутая облаками.
Воцарилось гробовое молчание. Затем из отдаленных ворот вышла толпа девушек, одетых в блестящие одежды, с зелеными ветвями в руках. Подойдя ближе, девушки захлопали в ладоши и затянули нежными голосами какой-то напев, а затем столпились позади нас.
Чака поднял руку, и тотчас раздался топот бегущих ног. Из-за царского шалаша показалась целая группа Абоягоме-колдунов, мужчины — по правую сторону, женщины — по левую. Каждый из них держал в левой руке хвост дикого зверя, в правой — пучок стрел и маленький щит.
Отвратительное зрелище! Кости, украшавшие их одежды, гремели при каждом движении, пузыри и змеиные кожи развевались за ними по ветру, лица, натертые жиром, блестели, глаза были вытаращены, точно у рыб, а губы подергивались. Они яростно осматривали сидящих в кругу. Ха! Ха! Ха! Эти дети зла тоже не знали, кто из них еще до заката станет палачом, а кто жертвой.