Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада
Шрифт:
— Безумец! — закричал я. — Выпусти львенка, пока львы не пришли растерзать нас!
— Я не хочу выпускать его, отец, — угрюмо ответил он. — Нас здесь пятеро вооруженных копьями, неужели же мы не справимся с двумя кошками? Я не побоялся один идти в их логовище, а ты боишься встретиться в ними на открытом месте!
— Ты с ума сошел! — ответил я. — Брось его сейчас же!
И я кинулся к Умелопогасу, чтобы отнять у него львенка. Он быстро схватил львенка за голову, свернул ему шею и бросил на землю.
— Ну вот, смотри.
В этот миг мы услышали громкий рев.
— Скорее в изгородь! — закричал я,
— Стань за мной! — крикнул Умелопогас, поднимая копье. — Лев собирается прыгнуть!
Огромный зверь присел, затем взвился в воздух и, как птица, пролетел пространство, разделявшее нас.
— Ловите его на копья! — крикнул Умелопогас, и мы поневоле исполнили приказание мальчика.
Столпившись в одно место, мы выставили наши копья таким образом, что лев, подпрыгнув, упал прямо на них, причем они глубоко вонзились в его тело. Тяжесть его падения сбила нас с ног, лев катался по земле, рыча от ярости и боли. Он встал на ноги, хватаясь зубами за копья, вонзившиеся ему в грудь. В голове Умелопогаса, стоявшего в стороне во время падения льва, очевидно, созрел свой план. С диким криком он вонзил свой ассегай в плечо разъяренного зверя.
Лев протяжно застонал и свалился замертво. Тем временем львица стояла вне загородки, держа в зубах второго убитого детеныша, она не могла решиться бросить их, но услышав предсмертный стон самца, выронила львенка и сжалась, готовясь к прыжку.
Умелопогас стоял один прямо перед ней, он только что успел вытащить свой ассегай из тела убитого льва.
Разъяренная львица в один миг очутилась около мальчика, стоявшего неподвижно, точно каменное изваяние. Она наткнулась на копье, которое он держал вытянутым перед собой, оно переломилось, и Умелопогас упал замертво, придавленный тяжестью львицы. Она тотчас же вскочила, сломанное копье все еще торчало в ее груди, обнюхала мальчика и, как бы узнав в нем похитителя своих детей, схватила его за пояс и перепрыгнула со своей ношей через изгородь.
— О, спасите его! — закричала Нада отчаянным голосом. Мы все кинулись с громким криком в погоню за львицей. На минуту она остановилась над мертвыми своими детенышами. Тело Умелопогаса висело у нее в пасти, она смотрела на своих малышей, как бы в некотором недоумении. В нас блеснула надежда, что она бросит Умелопогаса, но, услышав наши крики, львица повернулась и исчезла в кустах, унося его с собой. Мы схватили копья и кинулись за нею, однако почва вскоре стала каменистая, и мы не могли найти следов львицы. Она исчезла бесследно, как исчезает облако. А вместе с ней и Умелопогас. Мы вернулись. О, как тяжело сжималось сердце! Я любил мальчика так же нежно, как и своих родных сыновей. И вот он погиб…
— Где мой
— Он погиб, — отвечал я.
Девушка бросилась на землю с громкими рыданиями.
— О, как бы я хотела погибнуть вместе с ним! — воскликнула она.
— Идем дальше! — сказала Макрофа.
— Неужели ты не оплакиваешь своего сына? — спросил ее один из наших спутников.
— К чему плакать над мертвыми? Разве слезы могут вернуть их к жизни? — ответила Макрофа. — Пойдемте!
Эти слова, очевидно, показались странными нашему спутнику, но он ведь не знал, отец мой, что Умелопогас не родной сын ее. Однако мы остались еще на день в этом месте в надежде, что львица вернется к своему логову, и нам удастся по крайней мере убить ее. Но она больше не возвращалась. Прождав напрасно целый день, мы дождались утра, свернули наши покрывала и с тяжелым сердцем продолжили наш путь.
В душе я недоумевал, зачем судьба позволила мне вырвать жизнь этого мальчика из когтей Льва зулусов, чтобы отдать его на растерзание горной львицы?
Тем временем мы продвигались вперед, пока не дошли до крааля, где я должен был исполнить приказание царя и где мне предстояло расстаться с женой.
Нежно поцеловавшись украдкой, хотя на людях враждебно глядели друг на друга, мы расстались, как расстаются те, кому не суждено уже более встретиться на земле. Духи подсказывали нам, что мы никогда более не увидимся. Так оно и оказалось на самом деле.
Я отвел Наду в сторону и сказал ей:
— Мы расстаемся, дочь моя, и не знаю, свидимся ли когда-нибудь. Времена тяжелые, и ради безопасности твоей и матери я лишаю себя радости видеть вас. Нада, ты уже почти женщина, прекраснее всех женщин нашего племени. Многие знатные люди будут свататься к тебе. Меня, твоего отца, не будет, возможно, с тобой. Я не смогу выбрать тебе мужа по обычаю нашей страны. Но я завещаю тебе, если это будет возможно, выбери человека, которого ты сможешь любить. Это единственный залог счастья для женщины!
Но Нада взяла меня за руку и, гладя на меня своими прекрасными глазами, сказала:
— Отец, не говори со мной о замужестве, я не буду ничьей женой. Умелопогас погиб из-за моего легкомыслия. Я проживу и умру одна. О, скорее бы дождаться этой минуты и соединиться с любимым человеком!
— Послушай, Нада, — сказал я. — Умелопогас был тебе братом, и тебе не подобает так говорить о нем даже теперь, когда его нет в живых!
— Это меня не касается, отец, — ответила Нада, — я говорю то, что сердце подсказывает мне, а оно говорит мне, что я любила Умелопогаса живого и буду любить его мертвого до самой своей смерти. Ах, вы все считаете меня ребенком, но сердце мое горячо и не обманывает меня!
Я не стал более уговаривать девушку. Я-то знал, что Умелопогас ей не брат, она вполне могла быть его женой. Я мог только удивляться, как ясно говорил в ней голос крови, подсказывая ей естественное чувство.
— Утешься, Нада, — успокоил я ее, — то, что нам дорого на земле, станет нам еще дороже на небесах. Я твердо верю, что человек создан для того, чтобы, умерев на земле, возвратиться снова к Умкулункулу. Теперь прощай!
Мы поцеловались и расстались.
О, как мне было грустно! Только что я потерял Умелопогаса. Но еще тяжелее казалась мне разлука с женой и дочерью.