Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада
Шрифт:
Часть первая
Глава I
Двойное знамение
Прошло около двадцати лет с той ночи, как Лео было видение. Двадцать ужасных лет томительного искания и тяжелого труда, которые привели к потрясающему душу чудесному концу.
Смерть моя близка, и я радуюсь этому, потому что хочу продолжать свои изыскания и в других сферах, как это мне было обещано. Я стремлюсь познать начало и конец драмы души.
Я, Гораций Холли, был очень болен. Меня принесли полумертвого с тех гор, которые виднеются из моего окна. Я нахожусь на границе северной Индии. Другой на моем месте
Мы с Лео Винцеем вернулись в 1885 году из Африки, желая отдохнуть от перенесенного страшного потрясения и собраться с мыслями. Поселились мы в старом домике моих предков в Кумберлэнде. Дом этот принадлежит мне и поныне, если кто-нибудь, считая меня умершим, не завладел им. Я поеду туда умирать.
— Какое потрясение? — спросит читатель.
Я — Гораций Холли, а друг мой, товарищ мой, духовный сын мой, о котором я с детства заботился, — Лео Винцей.
Следуя указанию, найденному в одной древней рукописи, мы отправились с ним к пещерам Кор в Центральной Африке. Там открылась нам «Она», которую мы искали, «Та, которой все повинуется». В Лео «Она» узнала своего возлюбленного, перевоплощенного Калликрата, греческого жреца Изиды, которого в порыве ревности убила два тысячелетия тому назад. Я тоже нашел в ней божество, которому с тех пор поклоняюсь, не плотью — это давно умерло, отошло для меня — но, что ужаснее, душой и волей. Плоть умирает, по крайней мере, изменяется, страсть телесная проходит. Но страсть духа, стремление к слиянию воедино — вечны.
За что такое наказание? Но наказание ли это? Может быть, то лишь мрачная, ужасная Дверь, которая ведет в светлый дворец Награды? Она клялась, что я навсегда останусь ее и его другом, и мы будем жить вместе вечно. Я ей верю.
О! Сколько мы странствовали по ледяным вершинам и пустыням! Наконец явился Вестник, и указал нам Гору. На той Горе мы нашли храм, в храме — Духа. Не поучительная ли это аллегория? Я думаю, я уверен, что да.
В Коре мы встретили бессмертную женщину. В огненных лучах Столба жизни она призналась в своей мистической любви и на наших глазах была осуждена так ужасно, что я и теперь содрогаюсь при одном воспоминании. Но какие были последние слова Аэши?
— Не забывайте меня… Сжальтесь надо мной… Я не умру. Я вернусь еще раз во всей красе. Клянусь, это правда!
Но не стану повторять повесть, уже напечатанную человеком, которому я ее доверил, и обошедшую весь свет: я читал ее даже в переводе на язык хинди.
Мы прожили год в старом доме, на пустынном берегу моря в Кумберлэнде, оплакивая утраченное, стараясь снова найти его. Силы вернулись к нам, и поседевшие от ужаса волосы Лео снова стали золотистыми. Лицо его, как прежде, прекрасно, только выражение его печальное и чистое-чистое.
Хорошо помню ночь и час видения. Сердце рвалось на части от отчаяния. Мы искали знамение и не находили. Смерть оставалась для нас смертью. Мы кричали и не получали ответа.
Был пасмурный августовский вечер. Мы гуляли по берегу, прислушиваясь к плачу волн и любуясь игравшей в далеких облаках зарницей. Мы шли молча. Лео вздохнул — его вздох напоминал рыдание — и сжал мою руку.
— Не могу выносить далее эти муки, Гораций! — сказал он. — Желание еще раз увидеть Аэшу сушит мне мозг. Я сойду с ума.
— Что же ты намерен делать? — спросил я.
— Есть краткий путь к познанию и миру, — торжественно отвечал Лео. — Я хочу умереть и умру сегодня ночью.
— Лео, ты трус! — воскликнул я в ужасе и гневе. — Ты не хочешь переносить свою долю страданий, как другие.
— Ты хочешь сказать, как ты? — жутко захохотал он. — На тебе тоже тяготеет проклятие, но ты сильнее и выносливее меня, возможно, потому, что ты старше. Я же не перенесу этого. Я умру.
— Но это преступление, — сказал я. — С презрением отказаться, как от ненужной вещи, от жизни, этого дара Всемогущего — это оскорбление. Такое преступление может повлечь за собой ужасное наказание, например, вечную разлуку.
— Разве это преступление, если человек, которого пытают в застенке, покончит жизнь самоубийством? Если это грех, он будет прощен. Растерзанная плоть, издерганные нервы просят пощады. Я — такой исстрадавшийся мученик. Она умерла, и смерть приблизит меня к ней.
— Может быть, Аэша жива, Лео.
— Если бы она была жива, то подала бы мне знак. Но я так решил. Не будем больше говорить об этом.
Я еще спорил с Лео, но безуспешно. Случилось то, чего я давно боялся. Лео сошел с ума от потрясения и горя. В противном случае, такой глубоко верующий человек, как он, не помыслил бы о самоубийстве.
— Ты бессердечен, Лео, — продолжал я, — ты хочешь покинуть меня. Так ты платишь за мою любовь, за мои заботы о тебе! Ты меня убьешь, и кровь моя будет на тебе.
— Почему твоя кровь, Гораций?
— Дорога широка. Мы пойдем рядом. Долго жили и страдали вместе, не расстанемся и теперь. Если ты умрешь, умру и я.
Лео испугался.
— Хорошо, — сказал он, — это будет еще не сегодня ночью.
Тем не менее, я не успокоился. Желание умереть, пробудившись раз, будет усиливаться, наконец Лео не устоит, а тогда… тогда незачем жить и мне, одинокому, покинутому…
— Аэша! — воззвал я в отчаянии. — Если можешь, докажи, что ты жива, спаси своего возлюбленного и меня! Сжалься над ним и пробуди в нем надежду, без которой ни он, ни я не можем жить!
В эту ночь я заснул разбитый, измученный. Но спал недолго, Лео разбудил меня.
— Гораций! — позвал он вполголоса. — О! Слушай, друг мой, отец мой!
— Сейчас зажгу свечу, — отвечал я, и все билось и трепетало во мне от предчувствия.
— Не надо света, Гораций. В темноте лучше рассказывается. Мне снился яркий, как действительность, сон. Я стоял одиноко под темным, почти черным сводом неба, на котором не было ни звездочки. Вдруг далеко-далеко на горизонте замерцал свет. Он стал подниматься по своду все выше и выше и наконец очутился надо мной. Он имел форму огненного веера. Скоро он оказался над моей головой. Тогда я увидел фигуру женщины. Свет горел у нее на лбу. Гораций, то была Аэша. Я узнал ее глаза, ее милые черты, ее волосы. Она смотрела на меня так печально, как будто хотела сказать: — Почему ты сомневаешься?
Я силился говорить, но уста мои онемели, хотел обнять ее, но не мог поднять рук. Между нами была преграда. Она поманила меня за собой и полетела. Тогда душа моя, казалось, отделилась от тела и последовала за ней. Мы устремились на восток через моря и сушу. Дорога была мне знакома. Я взглянул и увидел развалины дворцов Кор и залив. Вот мы над Головой эфиопа, а внизу с серьезными лицами собрались наши спутники-арабы, которые утонули в море. Среди них был и Магомет. Он печально улыбнулся и покачал головой, как бы сожалея, что не может следовать за нами.