Они должны умереть. Такова любовь. Нерешительный

Хантер Эван

— А что именно?

— Я вам скажу, когда увидимся.

— Это во сколько будет? ^х

—^В полпятого? — спросила она. — Или это уж очень поздно?

— Нет, очень хорошо.

— Там же?

— Да, перед аптекой.

— А вы не удивляетесь?

— Чему? .

— Как я узнала ваш номер?

— Да, в самом деле?

— Вот это память у меня, верно?

— А при чем здесь память? Я вам не говорил свой номер. Я его и сейчас не знаю.

— Ага! — ответила она.

— Так как же вы узнали?. .

— Агнес Доуэрти, — ответила она.

— Как?

— А кому вы одну «валентинку» послали? Открытку. Помните?

— A-а,

да-да-да. Верно! — сказал он, улыбаясь.

— Ваша хозяйка.

— Верно!

— Или так вы ее назвали.

— Она моя хозяйка. Если хотите, я вас познакомлю.

— Когда?

— Потом.

— Ладно, ладно, — сказала Эмилия. — Меня не проведешь. Небось, толстая старая блондинка, с которой вы живете. Меня не обманешь.

— Нет, — сказал он, широко улыбаясь, — она моя хозяйка. .

— А знаете, что?

— Что?

— Вы мне нравитесь.

— Вы мне тоже нравитесь, Эмилия. '

— Хорошо.

— Значит, четыре тридцать, договорились?

— Да. — Она замолчала. — Роджер?

— Да?

— Вы мне не просто нравитесь, это больше.

— Хорошо.

— «Хорошо»… смотрите, как снисходительно!.. — воскликнула она, смеясь.

— Как снисходительно?

— Ну, так вы должны сказать тоже, что я вам более чем нравлюсь.

— Так оно и есть.

— О, какой энтузиазм, — пропела Эмилия. — Ну, ладно, увидимся. Как думаете, сможете вы примерно вести себя до четырех тридцати.

— Я постараюсь.

— Да уж, давайте, — сказала она. — Старайтесь вовсю.

— Обязательно.

— Вы очень милый, — проворковала она и положила трубку.

Он стоял, широко улыбаясь телефону несколько мгновений, потом положил трубку на аппарат.

После этого он поднялся к себе, сжег шарфик Молли, спустил воду с пеплом в унитаз, потом открыл окно в ванной, чтобы проветрить ее от дыма.

ГЛАВА XI

Снегопад прекратился.

В городе стояла тишина.

Ощущение чистоты и тишины охватило его, как только он вышел из дома и направился к гаражу. Шаги были приглушены, дыхание облачком безмолвно вырывалось изо рта. Повсюду была тишина предвечернего часа. Неслышная минута перед сумерками еще больше подчеркивалась пушистым слоем снега. Тихо доносилось ритмическое звяканье цепей на колесах проезжающих машин. Надо будет надеть цепи на колеса грузовика, подумал он.

Эта мысль мелькнула в голове со странной неожиданностью — ведь с ней была связана мысль о возвращении домой. Если он собирался надеть цепи, значит, он собирался использовать грузовик, куда-то ехать на нем. Воинственное место, куда он мог ехать на грузовике, был дом в Кэри. Он знал, что нужно надеть цепи на задние колеса, потом позвонить матери и сказать, что выезжает и, вероятно, уже вечером будет дома. Вот что он должен сделать. Но было еще кое-что, — что он считал необходимым. Или ему казалось, что он должен это сделать. Вдруг ему показалось, что все перемешалось, тишина города стала скорее раздражать, чем успокаивать. Он знал, что ему нужно позвонить матери и отправляться домой. И он знал, что он должен пойти в полицейский участок и поговорить с этим детективом, у которого глухонемая жена. И вместе с тем он знал, что должен встретиться с Эмилией в четыре тридцать, потому что Эмилия была самой

красивой женщиной, которую он когда-либо знал в своей жизни, и у него было чувство, что он не должен упустить ее, какая бы она ни была — цветная или какая. Его еще огорчало, что она цветная, но теперь уже не так, как раньше. Внезапно он подумал о Молли, как она вдруг стала такой красивой в два часа ночи, но это было что-то другое, по отношению к Эмилии он чувствовал другое. То было совсем другое. Эмилия в самом деле была красивой. Все в ней было красиво. Как она смотрит, как она говорит — так мягко, и какая она вся ловкая, стройная, и как она целуется. Она настоящая красавица. Теперь-то уж мать не посмеет прохаживаться на ее счет, как она всегда делала, осмеивая всех «гадких утят», что вечно попадались ему среди девушек в Кэри.

Теперь-то уж нет… Его тревожило, что он идет на свидание к Эмилии, когда знает, что должен ехать домой к матери. В самом деле, должен же кто-то заботиться о ней, раз отца нет. И в то же время больше всего ему нужно было увидеть Эмилию, узнать Эмилию. И это пугало его. Потому что прошлой ночью, в какой-то момент, когда они были вдвоем с Молли в постели, он почувствовал, что ему в самом деле уже хочется узнать ее, и не только для того, чтобы уложить ее в постель, — нет, чтобы разглядеть что-то прекрасное, спрятанное от всех где-то глубоко внутри под этой внешней некрасивой оболочкой. Наверное, в это время он начал сердиться на нее, видимо, как ему кажется, с этого момента у них и началась ссора.

Он не хотел, чтобы между ним и Эмилией началась ссора. И вместе с тем, у него было чувство, что, если он будет и дальше находиться с ней, он начнет с ней ссориться. И все потому, что он знал, что должен быть дома, в Кэри, заботиться о матери, а не пускаться в интрижки с хорошенькими девушками здесь, в городе, и особенно, с хорошенькими цветными девушками. Сейчас он не мог представить себе, как он может ухаживать за цветной девушкой. Черт возьми, даже не надо было бы затевать эту прогулку в ее рабочее время, если бы он предвидел, что у него могут завязаться отношения с кем-нибудь из цветных. Но ведь и до этого он не думал, что он может связаться с какой-нибудь девушкой, такой некрасивой, как Молли. И вдруг он уже заинтересовался и уже стал глядеть на нее, как на красавицу и на самом деле считать ее красивой. Вот что его тревожило.

Так что, размышлял он, самое правильное, что он должен был сделать, — это пойти в полицию, рассказать им о Молли и потом ехать домой в Кэри. Нет, это тоже не получается. Если он пойдет в полицию, то не увидится с Эмилией. Ничего между ними не начнется, но он и не будет, ссориться с ней, как это было с Молли. И к матери в Кэри он тоже, значит, не поедет. Ну, может быть, это и неплохо. Внезапно он совсем запутался.

Вот что, сказал он себе, лучше мне сейчас…

Вот что, я думаю, что полиция…

Фу ты… цепи нужно надеть на колеса, вот что. Нужно сделать это; глядишь, все и станет на свои места.

Какого черта, она там одна все время… Кто-то ведь должен заботиться о ней. '

Бадди-то еще мальчишка.

Кто-то должен заботиться о ней. '

Механиком гаража был невысокий парень с курчавыми черными волосами и очень белыми зубами. На нем была старая летная куртка времен второй мировой войны. Та же самая куртка, в которой он был в тот день, когда Роджер приехал из Кэри со своим товаром.