Они еще спали
Шрифт:
– Я получила знак, Черепаха, - сказала Улитка, бросив на нее многозначительный взгляд. Черепаха промолчала. "А я вот чего-то никогда ничего не получаю", - подумала она.
Солнце уже клонилось к закату, и они решили отложить прогулку на неопределенное время и, возможно, - добавила Улитка, - на никогда.
– Ну, тогда я пошла, - сказала Черепаха.
Улитка стояла в дверях своего ярко-красного домика и смотрела на Черепаху.
– Пока, Черепаха, - сказала она.
– Отныне торопись малость помедленней.
Черепаха
Сгустился туман, и солнце скрылось за деревьями. "Невезучая я", - подумала Черепаха.
Но внезапно настроение у нее приподнялось. "Вот она я какая, стало быть, - подумала она, - невезучая. " Она изо всех сил старалась не торопиться. "Невезучая, одним словом. С Улиткой такого никогда не случается! Мне ли того не знать."
БЕЛКА И ЛЯГУШКА сидели в камышах на берегу реки и рассуждали насчет спать и не засыпать и проспать и не хотеть спать и проспаться и заснуть и так далее и тому подобное.
– Я люблю засыпать с кваком, - сказала Лягушка.
– Я, Белка, себя в сон уквакиваю. Это очень приятно. Но, разумеется, для этого нужно уметь квакать...
Она посмотрела на Белку с некоторым снисхождением.
– Да, - сказала Белка.
– В особенности, - продолжала Лягушка, - люблю я по вечерам чего-нибудь веселенького восквакать. Но не всегда получается. И это мне очень странно, Белка. Иногда вот прямо душа поет, а выквакивается сплошной мрак. И все-таки я - королева квака!
Она поднялась на задние лапки и озадаченно уставилась на Белку.
– А иначе и быть не может!
– сказала она.
– Да где же нам знать, - вздохнула Белка.
– Нигде, - согласилась Лягушка и снова уселась. Плечи ее опустились.
– Я бы очень хотела всквакнуть что-нибудь такое меланхолическое, - сказала она, - когда туман, или там снег идет... Тогда это совсем другое дело. Но вот по вечерам, на сон грядущий... У тебя такое бывает?
– Чего?
– Когда ты чему-то не хозяин, а сам знаешь, что все-таки хозяин.
– Бывает, - сказала Белка и подумала: "Мои мысли, им-то я никогда не хозяйка, они живут сами по себе, кишат, суетятся... будто я тут вовсе ни при чем! ".
Но вслух она ничего не сказала.
Помолчав, Лягушка заметила:
– Чудно.
Солнце скрылось за макушками деревьев.
– Ага, - согласилась Белка.
– А иногда я и просыпаюсь от квака, - сказала Лягушка.
– И вот тогда все начинают причитать - вот, дескать, всю ночь проквакала, спать не давала...
Она глянула на Белку, но та смотрела на водную рябь в зарослях тростника.
– Страшного-то в этом, конечно, ничего нет, - продолжала Лягушка.
– Хотя и хотелось бы мне узнать, что это я там во сне квакаю... Ну да что ж...
Она задумчиво смотрела на прибрежные волны и тихонько напевала про себя.
Вдруг
– Ну нет, -- воскликнула она.
– Опять я тут квакаю сама не знаю чего.
Вот дела! Вот странно!
Они замолчали. Лягушка широко раскрытыми глазами глядела на воду, Белка зевала.
– Квакство, Белка, - сказала Лягушка, - это умом не понять. Это, может быть, самая непонятная штука на свете.
Белка кивнула.
Лягушка подскочила, издала громкий вопль, шлепнулась в воду и с веселым кваком поплыла на другой берег.
– Я - королева квака!
– вопила она.
– Королева самой непонятной штуки на свете!
Белка прокашлялась, подумала про мед и про горизонт и про неожиданные письма с приглашениями в гости от разных незнакомых зверей, и сказала:
– Ну.
ЖУК НИКАК НЕ МОГ УСНУТЬ.
Он ворочался с боку на бок под своим камнем на краю леса.
"А я знаю, почему, - думал он.
– Это потому, что завтра я впаду в меланхолию".
Он и сам не знал, с чего бы это ему было впадать в меланхолию. Но то, что он в нее впадет, он знал точно.
Он нахмурил брови и подумал: "Может, мне потому не спится, что у меня уже сейчас меланхолия, от одной мысли о том, что завтра я в нее впаду? Да ну, вот еще. Ведь сейчас у меня никакой меланхолии нету".
Его мысли застыли на мгновение, будто перед командой "кругом", или, скорее, сжались, как пружина перед выстрелом.
"Так что пока-то я в полном порядке", - думал он неуверенно.
Он встал, глубоко вздохнул и прошелся вприсядку, распевая: "Как хорошо"!
Но, выдав коленце-другое, он застыл как вкопанный. "Ну вот ведь ерунда какая, - подумал он, - сейчас я пляшу, а утром - нате вам, меланхолия. И никакого тебе веселья! Разве это жизнь? "
Он покачал головой, вновь улегся и повернулся на бок. Его меланхолия стояла у него перед глазами. Она надвигалась на него, как громадное облако, как всемирный потоп. "Да, - думал он, - вот на что это похоже, на мрачный потоп, на большое черное наводнение".
Он вновь улегся на спину и уставился из-под камня на звезды. Они переливались и подмигивали. "Завтра они померкнут, - сказал он себе.
– Вот увидишь.
– Он тяжко вздохнул.
– Вот только пожалуйста без тяжких вздохов, - тут же подумал он.
– Завтра еще навздыхаешься".
Он попытался больше не вздыхать и не глядеть озабоченно и не бровей хмурить.
Вот так и лежал он на спине, в темноте, в ночь накануне прихода меланхолии. Это была длинная, изнурительная ночь.
"Если я утром припомню все то, что со мной сейчас делается, - думал он, - я только присвистну от удивления. Сейчас-то лежу себе, забот не знаю... " Он присвистнул. И тут же подумал: "Нет, это я оставлю на завтра. А сейчас только кивну". Он кивнул.