Опанасовы бриллианты
Шрифт:
— Есть свободная машина.
Старик отрицательно качнул головой.
— Не треба!
Комлев приподнял козырек кепки и улыбнулся.
— Треба, Семен Семенович. Вы меня не узнаете?
Старичок остановился, долго смотрел на Комлева и удивленно воскликнул:
— Это уж черт знает что! Какого дьявола вам от меня нужно?
— Иван Георгиевич просит вас заехать к нему для короткого разговора. Вместе с вашими спутниками конечно.
— А если я не поеду?
— Иван Георгиевич уверен, что вы приедете.
Девушка и верзила слушали этот разговор и ничего не понимали. Старичок посмотрел на них виноватыми глазами и, горестно качнув головой, сказал:
— Хорошо.
Так состоялась вторая встреча полковника Сизова со старым мошенником.
— На каком основании вы меня арестовали? — спросил Плаз, усаживаясь в знакомое кресло. — Имейте ввиду: дел за мной нет, я буду по-настоящему жаловаться.
— Что вы, Семен Семенович! Я и не думал вас арестовывать. Вы досрочно выпущены из лагеря и свободны, как птица. Но разве вам не интересно было узнать, что вот уже несколько дней я ожидаю вашего приезда?
— Откуда вы узнали?
— У каждого из нас есть свои маленькие профессиональные тайны, — полушутя ответил Сизов. — Давайте не будем задавать друг другу бестактных вопросов. Я ведь не спрашиваю, зачем вы сбрили бороду и что находится в портфеле вашего спутника.
— Тогда я уйду, — поднялся со стула Семен Семенович.
— Пожалуйста! В любую минуту.
— Вы хотите сказать, что мне нечего делать в Ленинграде?
— Мы приближаемся к истине, гражданин Плаз. Я хочу, чтобы вы немедленно покинули город и никогда сюда не приезжали. Это так сказать, желание-минимум, но есть у меня и другое.
— Хочу знать. — Семен Семенович снова присел.
— Скажу. Но сначала я хочу, чтобы вы согласились со мной, что я поступил с вами очень гуманно. Я мог бы задержать вас не у поезда, а несколько часов спустя, в разгар очередной «операции», накрыть вас с поличным, — разговор был бы совсем иным. Верно?
— Мы с вами пожилые люди, Семен Семенович, и играть в прятки нам ни к чему. Будем называть вещи так, как они называются. Всю жизнь вы обманывали людей… Тех, кто попадался на вашу удочку, вы считали глупцами, а себя тонким умником, артистом, мастером своего дела. А какой итог? Не кажется ли вам, что больше всего вы обманули себя? Люди по вашей вине теряли деньги. Вы потеряли целую жизнь. Вы создавали перед другими миражи легкого большого богатства и не замечали, что сами гнались за миражем. Не будем считать, сколько лет вы провели на свободе. Но вспомните, что это была за свобода. Вспомните дни, когда вы жили в страхе перед разоблачением, в ожидании, что каждую минуту вас поймают. Вспомните, как вы ходили, оглядываясь, как вас бросал в дрожь каждый пристальный взгляд честного человека, как вы вскакивали по ночам от каждого стука в дверь. И так всю жизнь…
Плаз молчал.
— Во все время нашей первой беседы вы сказали правильные слова: трудно стало вам мошенничать. Вам было легко в дореволюционной Одессе, или, к примеру, в Киеве в годы нэпа, или в предвоенном Львове. А сейчас трудно. И скажу по секрету: трудно не только фармазонам. Преступник-профессионал — об этом вы, Семен Семенович, знаете не хуже меня — в нашей стране кончается, доживает последние дни. Не та у нас почва, не тот климат.
Полковник отошел к окну и распахнул высокие рамы. На Дворцовой площади шла репетиция к школьному празднику. В кабинет ворвались звуки оркестра, топот ног, звонкие голоса.
Старик сидел, сложив на острых коленях сухие, жилистые руки.
После долгой паузы он спросил:
— Что же вы мне предлагаете?
— Правительство пожалело ваши седины и выпустило вас раньше срока. У вас все права советского человека. У вас есть дочь и вы
Старик встал.
— Я сегодня уеду.
— Правильно. Дайте ваш пропуск, я подпишу.
— А девушка?
— Она останется. Я хочу с ней поговорить.
Плаз пошел к выходу. У дверей он остановился.
— Я вам ничего не обещал, товарищ начальник.
— А я никаких обещаний у вас и не просил.
Но Плаз не уходил. Потоптавшись, он сказал:
— Вы хороший человек, товарищ начальник.
— И за это спасибо.
— Будьте здоровы, товарищ начальник.
— Постараюсь. Счастливого пути, Семен Семенович…
Полгода спустя пришло письмо, с которого мы начали наш невыдуманный рассказ. Прочитав письмо, полковник Сизов занялся другими делами, но улыбка еще долго не сходила с его лица.
Он переживал чувство радости за человека, вырванного из преступной среды.
А. Островский
Ночь не скроет
Город заснул. Людный днем проспект Стачек опустел. Лишь стремительно пробегавший трамвай с двумя-тремя пассажирами в желтых окнах вагонов, запоздалые автомобили, чаще всего с номерным шифром «ЛЕ», да далекие гудки поездов нарушали тишину.
Иногда попадались прохожие, и тогда Прохор Филиппович говорил Дмитрию, смотря вслед путнику:
— Шофе-ер!.. Поставил в гараж машину и, смотри, как к жене торопится!.. А это музыкант… Со спектакля домой идет…
— Откуда вы все знаете, Прохор Филиппович? — спросил Масленников старого постового. — Вы с ним знакомы?
— Нет, не знаком, — улыбнулся Гаврилов. — Да это не загадка, тут и думать нечего. Видал у гражданина под мышкой футляр? Это для инструмента. Понял?
— Понял, товарищ старшина! — сказал Масленников, немного удивляясь.
— Ничего, и ты скоро будешь разбираться во всем, — как бы поняв мысли Дмитрия, проговорил Гаврилов. — Только примечай все, что вокруг тебя происходит. В нашей работе без этого нельзя!
— Ясно, товарищ старшина!
— То-то…
Гулко постукивая тяжелыми сапогами, они прошли по тротуару до угла дома и остановились. У ворот сидела женщина в белом фартуке, дремала. Старшина вынул из кармана брюк потрепанный кожаный портсигар, угостил папиросой Дмитрия, закурил сам. Всего несколько дней назад Масленникова взяли на работу в милицию после демобилизации из армии. Чтобы получить первые навыки в новой специальности, приставили его к Гаврилову, который почти четверть века был постовым за Нарвской заставой и имел несколько похвальных грамот за свою службу.