Опанасовы бриллианты
Шрифт:
Дмитрий пробыл три года в части, но в городе приходилось бывать ему нечасто. И парнишка жадно слушал бесхитростные рассказы старшего товарища о Путиловском заводе, где еще в царское время он вместе с отцом работал в литейке, о том, как после революции первый раз заступил на пост вот здесь же, в этих краях, и как выглядела тогда застава.
— Как сейчас помню, — говорил Прохор Филиппович, — вон в том саду — имя ему теперь присвоено «9-го Января» — деревья хиленькие были, кустарника почти никакого, пустовато так… Потом, смотрю, комсомольцы пришли, деревьев новых
— Да ну! — удивился Масленников. — Неужели царская?
— То-то и оно. Этот-то сад кировцам передали, рабочим. И решетка, значит, чтобы самая красивая была… Что у тебя за привычка такая: «да ну, да ну», — засмеялся Гаврилов. — Ты и в армии так отвечал? Нехорошо…
Масленников сконфузился, но чтобы не показать виду, спросил:
— А что, Прохор Филиппович, сейчас легче служить, чем раньше, в первые годы?
— Конечно… с теми временами и сравнить нельзя — небо от земли. Преступников-то единицы разве остались, да и тех не надолго хватит. Ведь они хорошо знают: что бы ты ни сделал против закона, все раскроется обязательно!
— Все-все? — переспросил Дмитрий.
— Все. Не сейчас, так через месяц, через год, два. Милиция не успокоится, пока не отыщет. А раз натворил — отвечай, наказание неси. Вот так-то… Да и охотников на преступление трудно найти: жить-то стало лучше… Но, Дима, смотри, я это тебе как товарищ говорю… А ты свое дело знай — учись, смотри за всем. Люди-то всякие попадаются. Нам службу нести надо как положено, исправно, точь-в-точь как в армии.
— Знаю, Прохор Филиппович.
— Ну то-то же! Пойдем еще пройдемся…
И два милиционера — старый, бывалый, и молодой, только что еще начинающий свою службу, пошли мимо спящих домов. Едва заметно начинало светать, поднялся ветерок… И вдруг где-то далеко за спинами милиционеров хлопнул выстрел. Гаврилов мгновенно обернулся. Лицо его, широкое, скуластое, со множеством морщин, стало сразу серьезным, хмурым.
— В саду кто-то стрелял, — шепнул он Масленникову, как будто преступник был где-то здесь, рядом, и посмотрел на часы. — Час тридцать восемь минут. А ну быстро в сад…
Через полчаса к старинной ограде подъехали две «Победы». Люди, выпрыгнувшие из них, быстро пошли по центральной аллее и свернули на боковую. Впереди, натянув поводок, бежала овчарка.
Солнце еще не взошло, но стало светло. В конце аллеи, на скамейке сидел человек в коричневом драповом пальто, запрокинув назад голову. Казалось, он спал. Позади валялась окровавленная кепка с дыркой на ободке от пули. Старший, с погонами полковника милиции, подошел к человеку, приподнял его руку и опустил. Она упала на колени.
— Когда вы услышали выстрел? — спросил он Гаврилова. Тот ответил. — Так, приступайте к осмотру, — кивнул полковник Быков двоим в штатском. Один из них, старший лейтенант Алексей Шумский, невысокий, широкоплечий и очень подвижный, даже несколько резковатый в движениях, взял черный кожаный портфель, лежавший на скамейке рядом с убитым.
— Кажется студент. — Открыв портфель, Шумский достал тетради с лекциями по высшей математике, несколько журналов «Новое время» на русском и французском языках и передал их полковнику.
Лейтенант Виктор Изотов обыскал карманы убитого спокойно, не торопясь.
— Ты отчасти прав, Алексей, — отозвался он. — Студент заочник и техник-технолог Кордов Георгий Петрович. Вот удостоверение.
— Есть еще что-нибудь? — спросил полковник.
— Пока больше ничего, — ответил Изотов. Он продолжал осматривать карманы, складки, рубцы одежды. — А в портфеле есть. — Шумский зашелестел газетой, вынул серые брюки, немного поношенные, но аккуратно отглаженные, и отрез шелкового полотна.
— Хм, — пробурчал Быков, разворачивая брюки. — По размеру они ему явно великоваты. Так… — В карманах больше ничего нет, кроме денег и этой записки, — закончил осмотр Изотов. Записка пошла из рук в руки. На помятом клочке бумаги, вырванном из тетради в линейку, карандашом было размашисто написано: «Гоша! Сложилось так, что я должен был уехать к 7 часам. Дома буду в 12 часов. Извини, пожалуйста».
— Занятно, — сказал Шумский. — Числа в подписи нет. Хотя… Что это за закорюка? — спросил он Изотова. — Как ты думаешь, инициал? «Л», «П», «Н» или «И» — не поймешь.
Все стали рассматривать букву.
— Пожалуй, что «П», — предположил Изотов.
— Да, на «П» больше похоже, — согласился Быков, пряча записку в карман. — Осматривайте труп.
— Ого! Помада! — воскликнул Шумский. Он приподнял голову Кордова, и все увидели на щеке убитого тонкий мазок губной помады.
— Это уже кое-что да значит, — сказал Изотов. — Выходит, здесь замешана женщина!
— Не торопись с выводами, — проговорил Быков. — Надо разыскать гильзу и пулю…
Пока работники милиции рассматривали вещи, проводник овчарки Ларионов пытался найти след преступника. Пес то вертелся на месте, то стремглав бежал по аллее к центру сада, то возвращался к скамейке, на которой случилось несчастье…
— Пошел, пошел, Пират, пошел, — понукал Ларионов, чувствуя, что пес нащупал след. Пират прерывисто обнюхал землю, рванулся вперед по аллее, выбежал через калитку на асфальтовую площадь и вдруг остановился, завилял хвостом и жалобно заскулил, глядя проводнику в глаза.
— Что, не можешь? Потерял, да? Потерял? Ах ты, псина! — ласково сказал Ларионов. — Да ты не виноват, не расстраивайся… — От Пирата ничего не добиться, — как бы оправдываясь, проговорил он, отвечая на вопросительный взгляд Быкова. — Преступник выбежал на площадь, а тут нетрудно сбить со следа… Полковник нахмурился и не ответил. Рядовой Масленников молча стоял в стороне рядом с Гавриловым. В широко раскрытых глазах парня можно было прочитать ужас: он впервые видел убитого человека. С любопытством наблюдая за работой бригады, он вдруг перескочил через газон, нагнулся и подал Быкову латунную гильзу.